Танец меча - Емец Дмитрий

Ирка взяла копье за древко и, раскачав, выдер­нула.

— Знаешь, на чем ты прокололся? Слишком спе­шил… По мне, так право человека — любить самому. Ныть любимым — глубокий факультатив, — объяснила она.

Зажав пальцами нос, Антигон отправился выно­сить пластилин.

Около полуночи, когда Ирка не выла волком только из опасения действительно превратиться в волчицу, к ней пришла Бэтла. Она была свежа, бодра и в каждой руке держала по шоколадке. На волосах у валькирии сонного копья мелкими каплями дрожал дождь.

— О, привет, поганка! Иди сюда — я тебя лелеять буду! — крикнула она Антигону, бросаясь его обни­мать. Кикимор, плюясь и ругаясь, полез прятаться под стол.

Бэтла засмеялась и круглым локтем ударила в центр рамы.

— Ну и душно тут у тебя! Человек как подсолнух! Ему нужен воздух и свет!

Окно чавкнуло. Шпингалет отлетел. В раму уда­рило косым дождем. Внизу, у кучи песка, сидел на корточках оруженосец Бэтлы Алексей и кормил «апельсиновую» собаку полуметровой палкой кол­басы.

Ирка толкнула стол ногой.

— Мне плакать хочется! — пожаловалась она.

— Так плачь! И пробеги под дождем километров пять! Вместе с плачем прочухивает на раз! — посо­ветовала Бэтла, насильно забрасывая ей в рот кусок шоколада.

Ирка прожевала.

— А теперь двинули! — Бэтла подтолкнула ее к люку.

— Куда?

— К Фулоне. — Бэтла заглянула под стол, отку­да на нее таращился Антигон. — Вылезай, ворчун! С нами пойдешь!

Они перелезли через забор Сокольников и ста­ли ловить машину. Расшалившаяся Бэтла раскру­тила Антигона за ласту и под мороком младенца забросила в окно проезжавшего мимо такси. Пове­селевший после нашатыря водитель привез их к Фулоне.

Все валькирии были уже тут. Ламина кокетнича­ла с оруженосцами. Один укрывал ей пледом ноги, другого она томно просила помешать ей ложечкой чай, потому что «тут нужна твердая мужская рука». Свое копье, однако, твердой мужской руке она ни­когда бы не доверила.

Хола разговаривала по телефону со своей подру­гой Нюрочкой. Эта Нюрочка была известна тем, что ей все требовалось бесконечно разжевывать.

— Ты сегодня особенно тормознутая! Как может муж моей сестры быть не замужем? Тьфу, ты… ну, ко­роче, ты поняла…

Таамаг за что-то разозлилась на оруженосца Ильги, посадила его на шкаф и велела не слезать двад­цать минут. Оруженосец сидел на шкафу, не сводил взгляда с часов и делал вид, что это очень забавная шутка.

Ильга, только что вернувшаяся с работы, тихо умирала на стуле у окна.

— Я так больше не могу! — стонала она. — Я уво­люсь! Мало того, что со мной в комнате сидят шесть тупых наседок! Так они завели себе кучу разных карточек, целый день переставляют их и обсуждают, кому на что надо звонить, чтобы было дешевле!

— А ты осуждаешь! — сказала Хаара.

— Чихать! Осуждать, что кто-то осуждает, хуже, чем самой осуждать! — заявила Ильга.

Ирка громко кашлянула, обозначая свое присут­ствие в комнате. Заметив ее, другие валькирии сразу замолчали, и из разобщенных ссорящихся женщин Стали единой отторгающей стеной. Ирка в очередной раз почувствовала, что можно ссориться и оста­ваться при этом своим, а можно всем улыбаться и быть чужим.

Правда, и у Ирки имелись тут свои защитницы: неуклюжая, грохочущая Таамаг, Бэтла и Гелата.

Гелата толкнула Ирку на свой стул, задвинула ее в удобный уголок за шкафом и принялась закарм­ливать насмерть, решительно собирая с тарелок других валькирий все, что было стоящего. У кого-то кусок торта, у кого-то куриную ножку. Другие валь­кирии тихо сопели, но возражать никто не решался. При всей своей кажущейся мягкости внутри Гелата была стальная.

Ирка отважно мешала крем с мясом, поочеред­но откусывая от торта и ножки. Она смотрела на Гелату — такую светлую, улыбающуюся, и думала, что никаких поводов для радости у той нет. Интересная она, Гелата! Живет в Солнцеве с получужой старуш­кой, у которой сто две болячки на неделе, не считая обид на весь мир и дурных настроений. Вещей — полтора чемодана, да и с теми согласится расстаться в любой момент. Похвалишь что-нибудь — момен­тально дарит.

Будущее? Личная жизнь? Говорить нечего. Лич­ная жизнь валькирии — ее копье, щит и шлем. Измен они не прощают. И при всем при этом из валькирий Гелата самая радостная. Счастлива напролом, вопре­ки всему. Точнее Ирка не могла выразить и путалась в противоречивых понятиях.

Бэтла выскользнула в коридор, почти сразу вер­нулась и поманила за собой Ирку.