100 великих писателей - Калюжная Любовь

Сергей Николаевич, большой театрал, был поклонником рационалистического театра Вольтера. Уже после смерти мужа, в 1838 году, собираясь в Москву, Варвара Петровна признавалась в письме к сыну, что едет к «театру хотя дурного посмотреть, но Вольтера на сцене видеть, он мне напоминает отца». Благодаря Сергею Николаевичу старинную спасскую библиотеку пополнили трагедии Софокла, Эсхила, а также трагедии Озерова, комедии Грибоедова, Шаховского, Хмельницкого, многочисленные тома «Основного репертуара французского театра 1822–1823 годов» на французском языке. Домашняя библиотека оказала огромное влияние на развитие Тургенева.

Об Иване Сергеевиче Тургеневе — писателе и общественном деятеле — существует огромная литература, детские же и юношеские годы проходят «в несколько строк», хотя именно в Спасском-Лутовинове формировались и противоречия его натуры, и своеобразие его художественного мира.

Варвара Николаевна Житова вспоминает Тургенева дома чаще всего в состоянии подавленного протеста, подчиняющимся своеволию матери. Тем не менее в свое время получило широкую огласку так называемое «Дело о буйстве И. С. Тургенева», которое хранилось в архиве орловского губернатора. Шестнадцатилетний Тургенев, вступаясь за крепостную девушку Лушку, которую хотели продать, встретил исправника и понятых с ружьем в руках, не в шутку пригрозив: «Стрелять буду!» Те вынуждены были отступить. Так возникло «дело о буйстве», затянувшееся на годы. Бумаги «о розыске» Тургенева, часто уезжавшего из России, пересылались с места на место — вплоть до манифеста 1861 года об освобождении крестьян. В «Тургеневском сборнике» № 11 за 1966 год А. П. Шнейдер рассказывает о другом случае, когда Тургенев тайно от матери выкупил одного крепостного и отправил за границу.

В то же время ходили оскорбительные для Тургенева слухи, осевшие в некоторых воспоминаниях (в частности, Авдотьи Панаевой-Головачевой), о его малодушии. В 1838 году пароход «Николай I», на котором Тургенев отправлялся учиться за границу, загорелся. По свидетельству некоего пассажира, Тургенев пытался попасть в шлюпку с женщинами и детьми, восклицая: «Умереть таким молодым!» Эти слухи опровергает в своих воспоминаниях Е. В. Сухово-Кобылина, да и сам Тургенев, продиктовавший перед смертью Полине Виардо очерк «Пожар на море» (1883).

Можно было бы и не поминать этого, если бы не реакция матери Тургенева, характеризующая ее как человека с высокими представлениями о чести. Вскоре после этого случая она писала сыну:

• «Слухи всюду доходят, и мне уже многие говорили, к большому моему неудовольствию… Ce gros monsieur Tourgueneff qui se lamentoit tant, qui disoit mourir si jeune^[5]… Там дамы были, матери семейств. Почему же о тебе рассказывают? Что ты gros monsieur (толстый господин) — не твоя вина, но что ты струсил… Это оставило на тебе пятно ежели не бесчестное, то ридикюльное. Согласись…»

Варвара Петровна и сама тяготела к перу. Ее дневниками и записками, по свидетельству домашних, были забиты целые сундуки. Незадолго до смерти она велела их сжечь, однако сохранились карандашные записи, которые она вела во время предсмертной болезни. Тургенев прочел их после ее кончины в 1850 году, и это стало для него откровением — бездна материнского одиночества, страданий из-за собственного самодурства, которое она не умела укротить. «С прошлого вторника, — писал он Полине Виардо 8 декабря 1850 года, — у меня было много разных впечатлений. Самое сильное из них было вызвано чтением дневника моей матери… Какая женщина, мой друг, какая женщина! Всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Да простит ей Бог все… Право, я совершенно потрясен». Была в дневнике и такая запись: «Матушка, дети мои! Простите меня! И ты, о Боже, прости меня, ибо гордыня, этот смертный грех, была всегда моим грехом».

Она уходила из жизни в одиночестве, рассорившись с сыновьями из-за наследства. Не соглашаясь выделить им причитающуюся долю, она таким образом пыталась сохранить над сыновьями свою власть. Доходило до того, что Тургенев, уже будучи довольно известным писателем, «стрелял» у своих лакеев по 30–40 копеек на извозчика. В такой атмосфере формировалась личность Ивана Тургенева, о котором его друг Дмитрий Григорович писал: «Недостаток воли в характере Тургенева и его мягкость вошли почти в поговорку между литераторами, несравненно меньше упоминалось о доброте его сердца; она между тем отмечает, можно сказать, каждый шаг его жизни. Я не помню, чтобы встречал когда-нибудь человека с большею терпимостью, более склонного скоро забывать направленный против него неделикатный поступок».