Тюрьма и воля - Геворкян Наталья Павловна

Итак: в области общественной активности, институтов гражданского общества, взаимодействия общества и государства за пределами экономики считаю себя последовательным либералом.

В международных отношениях, будучи, как уже очевидно, «западником», а не «славянофилом», тем не менее считаю разумным сохранение многовекторной политики при более глубокой интеграции с ЕС.

Международная деятельность призвана помочь стране решать внутренние проблемы и обеспечить внешнюю безопасность.

Реальные проблемы с внешней безопасностью нас ждут в среднесрочной перспективе только в двух случаях:

1) если внутреннее напряжение в Китае сильно ослабит стабильность страны либо приведет там к власти радикалов (что менее вероятно);

2) если в Средней Азии усилится влияние радикального ислама, не сбалансированное, в частности, Китаем.

Обе эти ситуации являются хотя и маловероятными, но реальными. Причем возможна синергия.

К сожалению, в их разрешении Европа нам не помощник. Они просто не полезут, если станет по-настоящему «горячо». В отличие от США, без помощи которых нам может быть весьма «кисло».

Конечно, нельзя полностью исключать и интерес американцев к искусственному поддержанию определенного уровня напряжения по этим векторам.

Но здесь — вопрос умелой дипломатической игры.

Очевидно, однако, что серьезная дестабилизация, вовлекающая в острый конфликт Россию, для американцев неприемлема. Хотя бы уже потому, что в таком конфликте одной России без использования ядерного оружия не устоять, а спровоцировать использование ядерного оружия даже в региональном конфликте — последнее, что нужно любому нормальному человеку.

Переходя к более актуальным задачам экономико-социального развития, нужно сказать, что здесь выбор в пользу экономики знаний делает неизбежным и выбор европейской интеграции. Только объединенная Европа одновременно и заинтересована, и способна дать российской экономике необходимый управленческий и технологический толчок, обеспечить долгосрочную интеграцию в сфере высоких технологий, включая сбыт.

Конечно, заинтересованность ЕС в подобной интеграции не является «органической» и требует сложной работы по формированию «пакетов» и «взаимоувязок», включая сырьевые, гуманитарные и военные аспекты. Но при правильном и последовательном ведении дел именно на этом направлении возможен реальный, долгосрочный успех.

Именно 400 млн европейцев способны обеспечить России, с нашими 140 млн населения, необходимую критическую массу образованных людей с соответствующей культурой и потребностями, чтобы стать единым мировым центром, комфортной средой для гармоничного развития.

«Пристояние» к этому центру других частей западной цивилизации (США, Канада, Австралия и др.) гарантирует необходимый уровень влияния в мире, чтобы, в долгосрочной перспективе, «на равных» вести диалог с другими цивилизационными центрами по самым разным проблемам, не скатываясь к примитивному и достаточно вредному «мерянию» ядерными потенциалами.

Несколько слов о демократии. Само понятие «демократия» стало у нас восприниматься скептически, а слово «демократ» — даже ругательно.

Полагаю, что миф, создавшийся вокруг этого политического «бренда», мешает не только восприятию практических целей и реально происходящих процессов в России, но и в целом запутывает понимание позиций оппонентов.

То, о чем обычно говорят у нас в спорах о демократии, — выдвижение на руководящие посты в государстве людей, способных к произнесению зажигательных речей перед толпой, но не способных к регулярной, качественной управленческой деятельности, — на самом деле носит иное название: «популизм», который, действительно, не только не является «демократией», но и в гораздо большей степени проявил себя при становлении многих авторитарных режимов. Некоторые из этих режимов стабилизировались впоследствии, некоторые — нет, в зависимости от способностей самого популиста и/или его окружения.

Более интеллектуальная среда отождествляет демократию со всеобщими выборами, но при этом воспринимает ее как право толпы определять и повестку дня, и конкретные цели, и методы достижения этих целей.

Здесь мы тоже имеем дело с заблуждением, базирующимся на ошибочной попытке масштабировать понятие, без уяснения его сути, с микро- на макроуровень (с уровня небольшого поселения, где все, в общем, друг друга знают, на уровень огромной страны, являющейся качественно иным объектом управления).

В результате за демократию в подобных дискуссиях выдается охлократия, то есть прямое воздействие невежественного субъекта на непонятный ему объект управления с очевидно непредсказуемыми, но обязательно неприятными последствиями.

Надо заметить, что попытки теоретически обосновать возможность сохранения разумного управления при данной форме принятия решений встречались во второй половине XIX века у великих анархистов (типа Бакунина), но были отвергнуты практикой госуправления.

Таким образом, говоря о современной демократии, мы должны понимать, что имеем в виду сложную, комплексную систему государственного управления.

Некоторые ее элементы — такие, например, как верховенство закона — общепризнанны и при авторитарных режимах.

Другие — такие как разделение властей, — хотя и встречаются при авторитарных режимах, но являются атрибутами более сложных, более современных государственных систем.

Третьи — легитимация власти через всеобщие и равные выборы — характерны как для авторитарных, так и для демократических режимов. Правда, авторитарный режим никогда не допускает реального выбора, сводя голосование к плебисциту.

Так в чем действительное отличие демократии от авторитаризма? Ведь только эти две управленческие модели имеет смысл сравнивать применительно к будущему России.

Авторитарная модель, в отличие от модели демократической, не предусматривает возможности смены верхушки политической элиты, находящейся у власти. Именно это — единственное и принципиальное отличие. Остальное — следствия.

Причем не все следствия присущи авторитарной форме как таковой (например, отсутствие верховенства закона или разделения властей). Некоторые из них порождены низким профессиональным уровнем данной элиты, которая осознает, что не сможет удерживать власть в своих руках в более сложной современной управленческой модели.

Проблемы же, имманентно присущие авторитарному режиму, сводятся к ограничению «вертикальной мобильности» и подавлению гражданской самоорганизации.