Тюрьма и воля - Геворкян Наталья Павловна

Как работала советская экономика, всегда было для меня загадкой. После падения цен на нефть к концу 1980-х и началу 1990-х стало очевидно, что она просто не работает. Результат был катастрофическим. Егор Гайдар в своей книге «Гибель империи» цитирует письмо советского школьника, отправленное 14 февраля 1991 года: «На прошлой неделе я стоял в ужасной очереди за мясом. Вы знаете, сколько я там стоял? Мне страшно Вам сказать, но я стоял там пять с половиной часов. У нас были очереди (как вы знаете), но они не были такими большими и мы не стояли в них за всем. Но теперь у нас очереди за всем, начиная от мяса и ботинок и кончая спичками и солью. Мы стоим за рисом, за сахаром, за маслом… И это бесконечный перечень… Раньше я никогда не плакал — у меня сильный характер, но сейчас я плачу часто. Мы стали похожи на животных. Если бы Вы видели наших диких, сумасшедших и голодных людей в ужасных, диких очередях, Вы были бы в шоке. Каждая страна помогает нам. Мы уже попросили открыто о помощи и охотно приняли ее. Мы забыли об одном хорошем слове — гордость. Мне стыдно за мою страну». Гайдар справедливо замечает, что подобного рода травмы, пережитые в детстве, не проходят, как правило, бесследно. «Не хотелось бы верить, — пишет Гайдар, — что автор этих строк сегодня мечтает о восстановлении имперского величия».

Почти уверена, что так оно и есть. Это было время, когда закладывалось неприятие, чтобы не сказать, ненависть, вот этих самых «диких, сумасшедших и голодных людей» к предприимчивым типа Михаила Ходорковского. Есть огромный пласт людей, которые по разным причинам не вписались в изменившиеся обстоятельства, не нашли своего места, просто не понимали до конца, что происходит, чувствовали себя обманутыми и преданными (и не без основания), не решились рискнуть и поменять жизнь, или не имели возможности этого сделать из-за возраста, или не хотели, не желали смириться с фактом, что той страны, в которой они родились и выросли, больше нет.

Не стало огромной, угрожающей советской империи. Страна, считавшая себя победительницей в Великой Отечественной войне, привыкшая быть большой, сильной и опасной, вдруг оказалась разрушенной, слабой, голодной. И это болезненно затронуло и быт, и бытие — культивировавшуюся в людях десятилетиями гордость за свое отечество, какую бы цену им ни приходилось за это платить. Была бы картошка и водка — выстоим. Ничего, бабы новых нарожают. Такое отношение к жизни и к потерям было и, увы, во многом остается нормальным среди массы обычных людей. «Жила бы страна родная, и нету других забот…» — пелось в песне.

И вдруг все посыпалось. Осмелевшие газеты и журналы, а потом и телевидение уничтожали иллюзии относительно героического прошлого — а еще там кроме побед были чудовищные жертвы сталинизма, кошмарные и бессмысленные иногда жертвы в войне с фашизмом. Потом последовало крушение КПСС, шокирующие открытия о деятельности КГБ. И все это на фоне инфляции, экономического кризиса и полного разрушения привычной модели жизни. Невероятный стресс для общества. Такое не проходит бесследно, и психологические последствия не исчерпываются одним поколением.

Для людей, которым перестройка принесла страдания, реформаторы и «новые русские» (это клише изобретено газетой «Коммерсантъ») стали и остаются врагами, отнявшими у них социалистический «рай». Аргументы о том, что советская экономика превратила их в «голодных зверей», что советская система никогда не была справедливой, потому что обычные люди никогда не жили так, как жила номенклатура, что даже колбаса, которая стала каким-то нарицательным символом той эпохи, была для партийных бонз — одна, а для простых граждан — другая, — все эти аргументы не работают. Люди любят свое прошлое и многое ему прощают.

Этого не может быть, потому что не может быть никогда: Михаил Горбачев позвонил академику Сахарову, сосланному в Горький, и пригласил вернуться в Москву. Это произошло в 3 часа дня 16 декабря 1986 года. С момента, когда я поняла, что это правда, то есть с возвращения академика в Москву, у меня возникла надежда на перемены. Будем считать, что для меня начало перестройки датировано этой датой. И меня, конечно, в первую очередь интересовали политические реформы. Начиналось самое невероятное и счастливое время для журналистов — гласность.

И не менее невероятное — для предприимчивых, которых во внерыночном СССР (с некоторым подобием рынка в теневой экономике) оказалось все же некоторое количество. Они занялись как раз тем, на что я практически не обращала внимания, захваченная бурными политическими процессами. Они стали делать деньги.

Жизнь Ходорковского начала меняться после 13 марта 1987 года, когда было подписано правительственно-комсомольское постановление о создании при райкомах комсомола «единой общегосударственной системы научно-технического творчества молодежи» — центров НТТМ.

Мне приходилось читать, что перевод безналичных денег в наличные — изобретение Ходорковского. Это вряд ли. Идея лежала на поверхности, но не было легального способа ее реализовать.

Фишка была в том, что государственные предприятия располагали безналичными фондами, бюджетами на хоздоговорную деятельность. Если они их не тратили, то на следующий год им эти бюджеты срезали. Эти фонды невозможно было накапливать, поэтому их расходовали довольно часто совершенно нерационально, лишь бы потратить, чтобы столько же получить в будущем. В то же время фонды заработной платы на предприятиях нормировались, и нанять людей выполнить какой-то заказ для предприятия за неограниченную зарплату было невозможно. Да и исполнителям заказа работать за копейки не хотелось. И в СССР не существовало никакой предпринимательской единицы, не было субъекта, с которым можно заключить договор. И тут появляются НТТМ, вполне легальная структура, на которую не распространяются государственные нормативы по оплате труда — сколько хочу, столько и плачу.

Центры НТТМ стали, в сущности, насосом по перекачиванию безналичных денег, мертвым грузом лежавших на счетах предприятий, в наличные, живые, из которых можно было платить зарплаты, на которые можно было что-то купить, которые можно было пустить дальше в дело. Схема выглядела, например, так: есть заказчик, скажем завод, который нуждался в каком-то усовершенствовании или нет, но которому надо использовать выделенные ему на это фонды. И есть исполнитель, например конструкторское бюро, которое могло выполнить заказ: предложить и внедрить на заводе свой «модернизационный» проект или программу. И есть центр НТТМ, через который заказчик теперь может заключить хозяйственный договор с исполнителем и выплатить ему за это какие-то адекватные деньги. Таким образом, это было выгодно исполнителю — он получал уже не копейки, а вполне серьезные деньги. Это было выгодно заказчику, потому что он реализовывал имеющиеся у него фонды и получал от государства новые. И наконец, это было выгодно НТТМ, который зарабатывал на этом свой процент за посредничество — примерно 50 %.