Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен

На мне почти нет одежды, кроме тонкой ночной сорочки, так что шприц приходится сунуть под повязку на руке. У двери – ни одного охранника. Видимо, я угодила в бункер, выкопанный на много миль глубже Тренировочного центра, либо в одну из крепостей Капитолия, откуда побег немыслим. И ладно. Я ведь собираюсь не бежать, а только закончить свою работу.

Крадусь по узкому коридору к металлической двери. Та чуть приоткрыта. За ней кто-то есть. Достаю шприц и прижимаюсь к стене. Прислушиваюсь к долетающим до меня голосам.

– В Седьмом, Десятом и Двенадцатом дистриктах нарушены коммуникации. Зато в Одиннадцатом под контролем транспорт. По крайней мере, есть надежда подбросить им немного еды.

По-моему, это Плутарх Хевенсби. Впрочем, я лишь однажды с ним разговаривала. Хриплый голос задает какой-то вопрос.

– Нет, извини. В Четвертый я тебя переправить не могу. Но дал особое распоряжение, чтобы ее вернули при первой возможности. Большего я пообещать не могу, Финник.

Финник? Я судорожно пытаюсь вникнуть в смысл разговора. Точнее, сообразить, почему он происходит между Плутархом Хевенсби и Одэйром. Неужели парень так дорог Капитолию, что ему простили все преступления? А может, он просто не догадывался о намерениях Бити? Финник хрипит еще что-то. Голос у него срывается от безысходности.

– Не глупи. Это худшее, что ты мог бы сделать. Тогда ее точно убьют. А пока ты жив – будут охранять как наживку, – отвечает Хеймитч.

Хеймитч! Я с грохотом распахиваю дверь и нетвердым шагом вхожу. Наш бывший ментор, Плутарх, а также изрядно потрепанный Финник сидят за накрытым столом, однако никто не ест. В изогнутые окна струится дневной свет, вдали можно различить верхушки деревьев. Мы, оказывается, летим.

– Что, солнышко, надоело калечить саму себя? – раздраженно бросает Хеймитч. Но тут же подхватывает меня, сильно покачнувшуюся вперед. Ловит за руку, замечает шприц. – Ага, теперь она борется с Капитолием при помощи уколов! Вот почему тебя никто и не допускает к серьезным планам. – Я недоуменно раскрываю глаза. – Ну-ка, брось!

Хватка на запястье резко усиливается. Наконец ладонь раскрывается, и шприц падает на пол.

Хеймитч усаживает меня в кресло рядом с Финником.

Плутарх ставит передо мной тарелку с похлебкой. Кладет булочку. Сует в руку ложку.

– Поешь. – Его голос звучит куда теплее, чем у Хеймитча.

А тот усаживается напротив.

– Китнисс, я тебе расскажу, что происходит. Только молчи и не задавай вопросов, пока не разрешу. Поняла?

Я тупо киваю. И вот что мне удается узнать.

С первого дня, когда объявили Квартальную бойню, возник тайный заговор с целью вызволить нас с арены. Трибуты из Дистриктов номер три, четыре, шесть, семь, восемь и номер одиннадцать кое-что знали об этом. Хевенсби вот уже несколько лет является членом подпольной группы, готовящейся свергнуть власть Капитолия. Это его стараниями среди оружия оказался провод. Бити поручили пробить отверстие в силовом поле. Посылки с хлебом, который мы получали, несли в себе зашифрованное послание. Номер дистрикта, где его испекли, означал третий день, назначенный для побега. Количество булочек, то есть двадцать четыре, – час. Планолет явился из Дистрикта номер тринадцать. Бонни и Твилл из Восьмого, мои лесные знакомые, не заблуждались по поводу его существования и могущественных возможностей. Сейчас мы кружным путем направляемся именно туда. В большинстве дистриктов Панема полным ходом идет восстание.

Хеймитч умолкает, чтобы дать мне усвоить услышанное. Или чтобы самому перевести дух.

Это ужасно. Снова, как и в Голодных играх, меня превратили в пешку. Сделали частью хитрого замысла, использовали без моего согласия, даже не предупредив. На арене, по крайней мере, мне было известно, что мной играют.

Наши так называемые товарищи оказались чрезвычайно скрытными личностями.

– И вы ничего не сказали. – Мой голос звучит так же сипло, как и у Финника.

– Ни тебе, ни Питу. Это было слишком рискованно, – поясняет Плутарх. – Я и так беспокоился, что ты кому-нибудь проговоришься во время Игры о моей выходке… – Он опять достает золотые часы и обводит циферблат большим пальцем, на миг вызвав к жизни картинку с пересмешницей. – Разумеется, тогда я просто хотел тебе намекнуть на устройство арены. Как будущему ментору. Думал постепенно завоевать доверие. Я и не подозревал, что ты превратишься в трибута.

– Мне до сих пор непонятно, почему нас с Питом не посвятили в замысел, – возмущаюсь я.

– После взрыва силового поля вы стали бы первой мишенью, – отвечает Хеймитч. – В подобных случаях чем меньше знаешь, тем лучше.

– Первой мишенью? Это еще почему?

– По той же причине, почему игроки согласились пожертвовать жизнью ради вашего спасения, – говорит Финник.

– Джоанна пыталась меня убить, – возражаю я.

– Нет, она отключила тебя, чтобы извлечь из руки следящее устройство, – поясняет Хеймитч. – А потом увела подальше Брута и Энорабию.

– Что? – Голова и так трещит по швам, а они еще ходят вокруг да около! – Не понимаю, о чем вы…

– Мы обязаны были тебя спасти, Китнисс, потому что ты – пересмешница, – отвечает Плутарх. – Пока ты жива, живо и дело революции.

Птица, брошка, песня, ягоды, часы, крекер, вспыхнувшее платье. Я – пересмешница.

Уцелевшая вопреки планам Капитолия. Символ восстания.

Еще в лесу, во время встречи с беженками Бонни и Твилл, мне в голову закралось такое подозрение. Но я не представляла себе настоящих масштабов своего влияния. Впрочем, и не должна была представлять. Хеймитч столько глумился над моими планами побега и собственного восстания, даже над слабой надеждой на существование Дистрикта номер тринадцать. Если он, притворяясь насмешливым пропойцей, мог так долго и так убедительно врать на подобные темы, то что еще было бессовестной ложью? Знаю что.

– Пит, – шепчу я с упавшим сердцем.

– О нем заботились ради тебя, – кивает ментор. – Погибни он, ты отказалась бы от любых союзов. Нельзя же было оставить тебя совсем без защиты.

Будничный тон, невозмутимое выражение лица. Хотя нет, лицо слегка посерело.

– Где он? – рассерженно шиплю я.

– Пита забрали в столицу вместе с Джоанной и Энорабией, – произносит Хеймитч.

И смутившись, отводит глаза.

Теоретически оружие у меня отобрали. Однако не стоит недооценивать вред, который могут нанести человеческие ногти, особенно если застать жертву врасплох. Бросившись через стол, я впиваюсь Хеймитчу прямо в лицо и расцарапываю его до крови, зацепив один глаз. Мы оба кричим друг на друга, плюемся бранью и обвинениями. Финник с трудом оттаскивает меня. Знаю, ментор готов разорвать меня на куски, но нельзя, ведь я – пересмешница. Да, пересмешница, которая и сама не желает жить.