Герой должен быть один - Олди Генри Лайон

И, не дав замешкавшейся старухе опомниться, мальчишка вдруг вскинулся пойманной рыбой, связанными ногами ударив сбоку по руке Галинтиады, в которой был зажат нож.

– Маленьких обижают! – звонкой плетью хлестнул яростный крик.

Это были единственные слова, способные сорвать Ификла с места и бросить вперед.

Хорошо, что ученики из палестры не видели сейчас своего учителя, потому что никогда не учил их Ификл Амфитриад тому, чему учил в свое время близнецов Гермий-Лукавый, покровитель атлетов и воров.

Решили бы ученики, что и впрямь Алкид перед ними, обуянный безумием!

Сухо хрустнуло подвернувшееся колено у ближайшего служителя, запястье второго сковал бронзовый захват, и ладонь Ификла широким кинжалом вошла в подмышечную впадину несчастного, заставив родившийся крик умереть в распухшей гортани; опустевший алтарь дважды встречал искаженное лицо очередной жертвы, словно пытаясь расплескаться кровавым барельефом, и извивалась на земле хрипящая змея, бывшая человеком до того, как ему сломали позвоночник, – а дождь все лил и лил, безразличный к происходящему.

Узкое тельце скользнуло мимо и неожиданно споткнулось на бегу, упало на каменные ступени, корчась попавшей в тенета лаской, – не ногу ли себе отгрызть хотела Галинтиада, дочь Пройта?!

– Стоять! – словно за уши оттащили Ификла от старухи с жертвенным ножом, торчащим из ее бедра. – Стоять, сын! Мне она нужна живой!..

– Да, папа, – машинально ответил Ификл и обернулся, бледнея от запоздалого понимания.

У алтаря стоял Амфитрион Персеид. И было не важно, что у него лицо Иолая, что ростом он чуть ли не по пояс Ификлу, что рука его с огрызком веревки на запястье была худой и тонкой – эта рука только что безошибочно метнула нож вслед убегающей старухе, этим голосом в свое время кричал Амфитрион на нерадивых близнецов, и именно этот взгляд мучил Ификла по ночам, когда ему снился кипящий Кефис, оборванная переправа и четвертая стрела, которой ему не хватило.

Ификл смотрел на сына – и видел отца.

…Еще живы Минос Критский, Триптолем из Элевсина, благочестивый праведник Эак с острова Эгина; жив мудрый Радамант-законник, который как раз сейчас, будучи изгнан с родины, переезжает в Беотию, где вскоре и станет вторым мужем Алкмены; жив и Автолик Гермесид, чей внук (как и Иолай, внук Амфитриона) будет невероятно похож на деда – великий борец, хитрец и убийца, клятвопреступник и преданный друг по имени Одиссей, что значит «Тот, кто злит богов»…

Живы все те, кому Владыка Аид после смерти сохранит память, сделав своими судьями, советниками, лазутчиками и доверенными лицами, нарушив свой собственный закон.

Но первым был все-таки Амфитрион-Иолай, которого еще не скоро назовут Протесилаем – «Иолаем Первым».

– Ты умеешь молчать, – тоном, не терпящим возражений, бросил Амфитрион. – Я знаю, что умеешь.

– Да, папа, – повторил Ификл, тщетно пытаясь сморгнуть едкие капли дождя, застилающие ему глаза. – Я умею молчать. Я только… я не знал, что ты вернешься.

И при этих словах старая Галинтиада запрокинула лицо к небу, словно жертва на алтаре, и обреченно завыла.

8

Они бежали в ночи, забирая вправо, к северо-востоку, круто огибая мощные стены Кадмеи, почти невидимые в мокрой темноте, чутьем определяя место, куда следует опустить ногу; они бежали в ночи.

Ификлу не раз доводилось в потемках носиться по размокшему Киферону, имея на плече добычу куда более тяжелую, чем бесчувственное тело Галинтиады, – и он прекрасно понимал, что никакой шестилетний мальчишка не мог бы сделать того, что делал сейчас его… его отец, смиряя протестующие мышцы, подчиняя дыхание беспощадному ритму, укрощая детское сердце и заставляя его биться ровно и неутомимо, как опытный возничий подчиняет себе молодого необъезженного коня.

А в памяти все всплывало: алтарь, исковерканные тела служителей, рвущийся в небо звериный вой; он, Ификл, шарит глазами вокруг в поисках веревки, сам еще точно не зная зачем – то ли связать Одержимую, то ли перетянуть ей ногу после того, как выдернет из бедра жертвенный нож, – и подошедший к старухе Иолай коротко и точно бьет Галинтиаду камнем под ухо, обрывая вой.

– Так надежнее, – произнес тогда детский голос. – Нож не трогай. Просто бери и неси… не сдохнет, сволочь, живучая!

Ификл хотел еще спросить отца: что стало с настоящим Иолаем?

Не спросил.

И не спросит до конца дней своих.