Герой должен быть один - Олди Генри Лайон

– Все. Только и слышишь, как они Гераклу сопли в детстве утирали. А правду расскажешь – смеются. Лик-волчина, басилей самозваный, на шею им взгромоздился – терпят… в смысле терпели. Говорю ж, что козлы…

Последняя оговорка Лихаса очень не понравилась Иолаю.

– Терпели или терпят? – строго переспросил он.

– Ну, терпели… а что?

– Я слушаю, – коротко бросил Иолай.

Как бичом ожег.

С оттяжкой.

– Да чего тут слушать?.. Ну, залез я к этому Лику в опочивальню (Иолай чуть поводья не выронил), дай, думаю, наведу шороху! Будет знать, как изгонять Геракловых родичей! Охрана с перепою дрыхнет, хоть на колеснице заезжай – гляжу, Лик спит. Морда синяя, опухшая, винищем несет – впору закуску нести! Ну, я уголек из очага взял и написал на стеночке…

– Что?

– Ничего особенного. Собаке, мол, собачья смерть. После уходить собрался, а Лик как захрапит, как подскочит – и опять упал. Лежит. Он лежит, а я стою. Все, думаю, вляпался. А он лежит. Я стою, а он лежит. А я…

– А ты стоишь, – сквозь зубы процедил Иолай. – Дальше!

– А дальше мне стоять надоело. Я на него кинулся – так он уже и не дышит. Только пена на губах. Отравился, что ли? Ну, я руки об покрывало вытер и ушел.

– И все?

Лихас шумно высморкался и промолчал, разглядывая редкие дикие оливы на окрестных холмах.

– Все или нет, я тебя спрашиваю?!

– Вот ты всегда орешь на меня, Иолайчик, – с некоторой опаской забормотал Лихас, – а я и не виноватый вовсе! Ничего такого больше и не писал, разве что подписался внизу…

– Как?

– Никак. Геракл, дескать. А больше ничего.

Иолай только крякнул и губу закусил.

– Зато теперь Гераклу все спасибо скажут, – стал оправдываться Лихас. – Они ж в Фивах еще и не знают, что наша служба у Эврисфея закончилась! Кстати, как там в Тиринфе эта мегера Мегара? Во женщина – с такой только Гераклу! И грудь, и бедра, и характер! Хуже Гидры…

Иолая всегда поражало умение Лихаса переходить от одной темы к другой.

– Мегара тут ни при чем, – оборвал Иолай парня. – Мегару Геракл мне подарил.

– Насовсем? – поразился Лихас. – Эх, такое родному человеку…

– Если выживет – насовсем.

Лихас аж взвизгнул от восторга.

Кажется, он считал Иолая чем-то вроде прирученного чудовища.

– И ты с ней справился?! Ну расскажи, Иолайчик! Ведь сам Геракл…

– Тряпка он, твой Геракл, – оттаял Иолай. – Никогда с бабами не умел обращаться. И бьет не по делу, и любит не по телу. Не то что я: сперва эту стерву вожжами с утра до вечера, потом в постель – и с вечера до утра! На третий день домой являюсь: стол накрыт, ложе расстелено, вожжи на почетном месте чуть ли не в золото оправлены! Вот где подвиг! Да только кто оценит?

– Я оценю, – пообещал честный Лихас. – Так это мы на Эвбею едем Алкида заново женить? Или Ификлу приспичило?

– Что значит «едем»?! Ты, во всяком случае, никуда не едешь! Ты останешься в Оропе!

– Это просто, Иолайчик, ты еще не знаешь, что я с вами на Эвбею еду, – сонным голосом возразил Лихас. – И Алкид с Ификлом не знают… ничего, скоро узнают. Как же так – жениться, и без меня!

– Это уж точно, – обреченно вздохнул Иолай.

Иногда он всерьез подозревал, что Лихас – внебрачный сын кого-то из Олимпийцев, специально обученный отравлять жизнь ему и близнецам.

Уж больно вредный ребенок получился.

3

Оропская гавань жила обычной, изо дня в день неменяющейся жизнью: кипела многоголосая сутолока, сновали туда-сюда лоснящиеся от пота рабы-носильщики с тюками и корзинами, яростно ругались матросы и капитаны двух галер, только что чуть не переломавших друг другу длинные весла; купцы поторапливали нерадивых слуг и наемных грузчиков, шлюхи-порны вовсю торговали своими прелестями, а мелкие воришки шныряли по сторонам с профессионально-безобидным выражением лица.

– Сидонская лохань, – безошибочно определил Лихас, глядя на одну из двух скандальных галер. – Ишь, разорались, мореходы вонючие! Вот уж кого не люблю…

– Интересно, за что ты их не любишь? – усмехнулся Иолай, из-под козырька ладони оглядывая бухту.

– А за письменность! Ты вот, Иолайчик, меня ихней поганой грамоте учил – кричал да подзатыльники давал, Алкид учил – за каждый «алеф» по оплеухе, Ификл учил… нет, не люблю я сидонцев!

Пораженный таким выводом Иолай только головой покрутил, и они двинулись дальше вдоль набережной.

Чуть поодаль у пристани спешно грузился двадцативесельный торговый корабль. Близ него на берегу грудой были свалены разномастные тюки, мешки и связки остро пахнущих кореньев, а грузчики резво бегали по сходням, перетаскивая все это добро на борт.