Герой должен быть один - Олди Генри Лайон

…Сожженные дотла Флегрейские поля,^[44] ровная, как стол, аспидно-угольная равнина; да это и был уголь, местами тлеющий или дымящийся, над которым собиралось в складки низко нависшее покрывало ночного неба с редкими, болезненно покрасневшими глазами звездных титанов.

Темные колонны на горизонте шевельнулись, заставив незрячие язвы звезд сочиться грязной сукровицей, и двинулись, вздымая прах пожарища на теле Матери-Геи…

Гермий резко свистнул, хлопая в ладоши, и Дромос закрылся.

– Вообще-то говорят, что незваный гость хуже гиксоса, – Лукавый еле удержался, чтоб не наподдать ногой Ареев шлем, забытый на пороге. Даже крылышки на задниках сандалий Гермия агрессивно встопорщили перья.

– Кто говорит? – медовым тоном осведомился Арей, как ни в чем не бывало усаживаясь на прежнее место. – Если гиксосы, тогда не верь. Врут, подлецы…

Гермию и в страшном сне не снилось, что прямодушный Эниалий способен разговаривать подобным образом.

– Ладно, – обреченно махнул рукой юноша. – С чем пожаловал, братец?

– Проведать, – усмехнулся Арей. – Справиться, благополучен ли. Давненько в гости не заглядывал.

– Ты – ко мне?

– Я – к тебе.

– Издеваешься, Эниалий? Ты вообще никогда не бывал у меня, – Лукавый машинально отметил, что чуть ли не дословно повторяет фразу кентавра Хирона тридцатилетней давности.

– Лучше поздно, чем никогда. Про Совет Семьи слыхал?

– А что, он уже начался? Мать-Гея…

– Он уже кончился. Опоздал ты, Килленец, – видать, есть для тебя дела поважнее Семейных Советов!

– Может быть. И все-таки: зачем пожаловал?

– За помощью, – просто ответил бог войны, тыльной стороной ладони вытирая мокрый лоб.

И Лукавый на мгновение растерялся.

Тихий он сегодня был, Арей-Неистовый.

Замученный.

– Совет начался призывом к войне с Гигантами, – продолжил Арей, – а закончился скандалом.

– Из-за Гигантов?

– Из-за Геракла. Спроси лучше, кому из Семьи этот Мусорщик-Одиночка не успел насолить?! Отец им: берем Геракла и идем на Флегры бить Гигантов, а они отцу: неизвестно, мол, кого твой любимец раньше бить станет – Гигантов или нас! Отец им: герой, дескать, подвиг на подвиге, двенадцать лет беспорочной службы; а они отцу: это уж точно! И давай вспоминать наперебой: дедушку Океана веслом огрел, Танату-Убийце оба крыла из суставов вывернул, Нерею-Морскому так поясницу измял, что тот до сих пор боком плавает, Гелиоса пристрелить грозился…

– А надо было пристрелить! – вставил Гермий, с ненавистью глядя на белый диск светила.

– …Посейдон детей хоронить не успевает – на сегодняшний день шести сыновей и двух внуков лишился! Кто убил? Геракл! Короче, в поддержку отца выступили только мы с Аполлоном. Трудяга Гефест воздержался.

– Вы с Аполлоном?! – Гермий не верил своим ушам, разом забыв про жару и усталость.

– А что прикажешь делать? Даже Артемида носом крутит – облавы на Керинейскую лань простить не может. Опять же после их встречи с Гераклом вся Семья Артемидиной девственностью интересуется…

Арей не договорил.

Зло сплюнул, смахнул солнечный блик с полированного металла своего шлема и встал.

Глянул поверх Гермия туда, где недавно колыхалась паутина Дромоса, – и застыл, не моргая, словно видел что-то.

…ровная, как стол, аспидно-угольная равнина; ослепшие, разодранные глазницы звезд над Флеграми – и медленно движущиеся колонны, живые горы на горизонте…

– Семья, – словно ругательство пробормотал Арей, отворачиваясь. – Родичи! Ну, не люблю я отца – так я хоть понимаю, что никто, кроме Зевса-самодура, не способен взять нас за шиворот и повести в бой! А эти… знали бы они то, что мы с тобой, Лукавый, знаем – живьем бы Гераклов слопали. Обоих.

– Что?! – чуть не подскочил Лукавый. – Что ты сказал?!

– Что слышал! Я это еще семнадцать лет назад понял. Под Орхоменом.

– И ты молчал? Все это время – молчал?!

– Молчал. И буду молчать – по крайней мере, до истребления Гигантов. Отец вон, почитай, треть века помалкивает! И правильно делает. Проговорись Зевс, кто тут чей сын – так Семья не с Гигантов или с Геракла, а с него самого войну начнет. Был бык, стал вол, а туда же – на престол! Скопец богов и людей…

Повисла такая долгая пауза, что даже Гелиос в небе, казалось, осадил коней и прислушался.

– Знаешь, Арей, – Гермий заговорил первым, осторожно подбирая слова, – по-моему, я это… насчет тебя… в некотором роде…