Наша светлость - Демина Карина

— Нет!

— …и не желали, чтобы ваш супруг узнал о любовнике…

— Неправда! Он не… не мой любовник.

— А чей тогда?

И Тисса поняла, что знает ответ, который всецело устроил бы лорда-канцлера. Все очевидно. Просто. Но неужели они все здесь думают, что Тисса пойдет на такое? Папа говорил, что сложнее всего решиться на что-то. А когда решение принято, то всего-навсего надо не отступать.

Тисса решение приняла мгновенно.

— Я… я убила Гийома де Монфора, защищая свою честь.

Она произнесла это настолько твердо, насколько сумела.

— Леди, вы, кажется, не понимаете всей серьезности ситуации. — Лорд-канцлер подошел ближе и, взяв Тиссину руку, нажал на запястье, заставляя раскрыть ладонь. — Ваши руки в крови. Вы сами признались в убийстве. Добровольно. При свидетелях. Вы знаете закон. Вас казнят. И ваш единственный шанс на снисхождение — правда.

— Я сказала правду.

— Нет, вы солгали. Кого вы защищаете, Тисса? — Он сжал запястье сильнее.

— Я не…

— Леди Изольду, верно? Это ведь с ней Гийом состоял в преступной связи. И после возвращения мужа леди испугалась, что правда выплывет наружу. А вы взялись уладить это дело, так?

— Нет!

— Вам обещали взамен титул? Покровительство семьи? Безопасность?

Больно! Ноготь Кормака впивается в кожу и вот-вот прорвет.

— Вас обманули. И Дохерти вынуждены подчиняться закону.

— Отпустите!

— Вам больно? Поверьте, эта боль ничтожна по сравнению с той, которую вам предстоит вынести. У вас очень нежная кожа… на такой плохо заживают ожоги. А палачи, чтоб вы знали, безжалостны по сути своей. Час или два, и от вашей красоты ничего не останется…

— Прекрати пугать девочку, Дункан. — Негромкий голос прерывает речь лорда-канцлера. — Ни ты, ни кто-либо иной не имеет права применять к ней пытки. Или принуждать к чему-либо. Отпусти.

Как ни странно, но Кормак подчиняется, отступает на шаг, позволяя высокому человеку в черном камзоле — говорили, что от иных цветов он отрекся, — подойти к Тиссе.

Если он прикоснется, Тисса упадет в обморок.

Прикоснулся. Не упала. Но позволила себя поднять.

— В кресле тебе будет удобней. Думаю, ты хочешь воспользоваться своим правом не отвечать на вопросы без присутствия мужа.

Тисса кивнула. Она не знала, что у нее есть такое право.

— Ты соображаешь, что творишь? — Кормак не собирается так просто отступать. И Тиссе страшно, настолько, что рука, лежащая на ее плече, рука палача, кажется единственно надежной опорой. — Или думаешь, что она из благодарности все тебе расскажет?

— Я думаю, что она рассказала все, что нужно. Дункан, я долго терпел твои выходки, говоря себе, что вмешиваться не стоит. Не мое это дело — забота о чужой морали.

Рука исчезла, и Тисса почувствовала себя беззащитной.

— Но то, что происходит сейчас, выходит за всякие рамки.

— Я использую момент.

— Который сам, полагаю, и создал. Не дрожи, милая. Скоро все закончится.

— Сомневаюсь.

— Дункан, ты же не настолько глуп, чтобы ввязаться в открытый бой. Конечно, там, за дверью, твои люди. И мои люди. И не имеет значения, кто кого одолеет. Ты уже не успеешь ничего сделать. Вот, милая, накинь на себя. — Черный сюртук, протянутый палачом, сохранял еще его тепло и запах. Ромашка. Шалфей. И черная горечавка, которую потребляют при сильных болях.

— Не вмешивайся, Хендерсон.

Кто подал голос? Кто-то из тех, сидящих за столом, готовых пытать ее ради лжи, которую они выдали бы за правду. Тисса уверена, что лорд-канцлер не шутил.

Его взгляд остановился на факеле, словно прикидывая, долго ли промолчит Тисса, если засунуть в огонь руку. Наверное, недолго. И ее снова тошнит, но уже от понимания того, что с ней случится, если лорд-палач передумает.

Их же много, а он один. И болен.

— Я уже вмешался. Прости, милая, что с опозданием, но мне надо было время, чтобы собрать людей. Дункан у нас только язык силы и понимает. Если бы я вмешался раньше, он бы тебя увел. А сейчас мои люди не позволят никому покинуть зал.

Лорд-палач не выглядит больным, скорее уж уставшим. Разве что характерная припухлость век и некоторая желтизна кожи выдают его состояние.

— И чего ты добился? — Дункан Кормак сцепил руки в замок. Хрустнули пальцы, напоминая о том, что ждет Тиссу, если она не будет послушна.