Пять имен. Часть 2 - Фрай Макс

— Жалкий брехун! Те несчастные, что лежат внизу горько жили и горше того умерли. Справедливо будет поставить на охрану человека здравого, а не пугливого пьянчужку в мокрых портках.

Твое счастье, забулдынга окаянный, что никакой лекарь-потрошитель не осквернил их покой. А ты, Соффьяччи, ступай с Богом на все четыре стороны, ни гроша я тебе не заплачу за столь скверную работу и возвращайся сюда, если тебе будет угодно, только после смерти. Тьфу на тебя.

Серу Софьяччи ничего не оставалось, как убраться восвояси, хотя про себя он благодарил строгого каноника — ни за какие блага он бы и сам не остался сторожить мертвецкую после брачной ночи. В последний раз я видел его на Новом рынке — он торгует детскими глиняными свистульками, которые сам же и лепит из мутной грязи на отмелях Арно. Все свистульки изображают либо ящериц, либо аляповатых птичек с головами, как у маленьких девочек. Сер Софьяччи вполне счастлив, овладев новым для него ремеслом.

Нам с вами смешон вымысел старого враля и питуха, ведь даже малые дети знают: те, кого смерть сочла своей жатвой, навеки лишены движения, воли и страстей, и мой вам совет — во владениях лукавой и двуликой монны Флоренции стоит опасаться живых сто крат больше чем мертвых.

Новелла 22. О брате Волке и брате Водяной Крысе

Землепроходцы и купцы, путешествующие по отдаленным и диким странам, подвергают опасности не только самих себя, но и жизни родни, друзей и покупателей.

Идолы языческих кумиров, которые они привозят с собой на продажу собирателям и знатокам заключают в себе великую пагубу не только для христианских душ, но и смертных тел — бывает, что их вырезанные из сандала и эфиопского дерева формы напитаны ядовитыми испарениями неведомых Европе болезней.

Много лет назад в городе Ассизи, который, как ядрышко ореха, заключен в масличные окоемы умбрийских холлмов, поселилась семья выходцев из Кастилии.

Глава семьи был человеком строптивым и властным, на посмешище всему городу кичился он своей древней кровью, тем, несомненно, выказывая на люди дворянскую глупость.

Он был столь заносчив, что никто не хотел с ним знаться за панибрата, жену и дочь он держал взаперти, как нубийских или лезгинских невольниц в серале, сам вышагивал в гербовом платье, как мул в колпаке, но соседи отлично ведали, что у него нет средств даже на то, чтобы сносно содержать дворовую собаку.

Дочь кастильца звалась Чирриди, что в переводе на тосканское наречие означает «Ласточка».

Юноши, которым посчастливилось мимоходом подглядеть, как эта девушка приподнимает муаровую вуаль, приступая к Причастию, в один голос сокрушались между собой:

— Как только земля носит старого пса, который смеет прятать от мира такую красавицу. Неужели Чирриди суждено осыпаться пустоцветом за семью замками. И лестно было бы сорвать этот цветок, да кто захочет получить в довесок дурного тестя, злющего, как тарантул в голодной норе?

Несчастная Чирриди была столь же красива, сколь и запугана отцом, никто не решался посвататься к ней, одни из-за бедности ее, другие и вправду не желали видеть кастильца своим тестем.

Как говорили, сын процветающего венецианского негоцианта Габриэле Кондульмер испрашивал ее руки у кастильца, но сватовство не состоялось, сам негоциант Кондульмер пригрозил своему первенцу:

— Если не оставишь бессмысленные мечтания, я найму лихих людей и никто больше в Ассизи не услышит о семействе злонравных иностранцев. Что нашел ты, сын мой, в чумазой нищенке-мавританке, она чужая, она иностранка, и наверняка, так же глупа, как темно ее лицо.

— Черна она, но прекрасна. — печально отвечал Габриэле, но опасаясь навлечь беду и ославление на возлюбленную и отцовское проклятие на себя, отказался от притязаний.

В отместку он отверг и богатую невесту-ровню, которую ему выбрал отец по своему вкусу.

Иная возлюбленная ожидала его — донна Экклезия.

Габриэле из рода Кондульмер принял монашеский постриг.

А девицу Чирриди наконец-то взял в жены мелочный торговец.

Отныне семейство кастильца держалось только на его скудных заработках.

Муж Чирриди был не простым лавочником, но торговцем чудесами, так в Умбрии называют тех бедняг, которые не имея средств путешествовать с караванами по Великому Шелковому Пути, в одиночку стаптывают каблуки по городам и весям, стремятся в восточные страны, и, если повезет вернуться невридимыми, привозят издалека драгоценные пряности, шапочки персов-пламенепоклонников, южные раковины, певчих птиц, горшочки с притираниями, храмовые колокольчики, крашеные перышки райских птиц, ароматические палочки, скляницы с уветным песком, собранным на берегах священных рек, фигурки демонов, многоруких, как насекомые, божков и пузатых уродцев из слоновой кости и самшита, всего помалу, чтобы не тяготить себя излишней ношей.