Герой должен быть один - Олди Генри Лайон

– Но это жертвенник? – спрашивает путник, не оборачиваясь.

– Да, – отвечает вернувшийся легконогий проводник.

– А жертва?

– Вот она. Пришлось потревожить Менета^[58] сын </K>Кевтонима – пастух коровьего стада, принадлежащего лично Аиду; в свое время именно Менет-пастырь донес Трехтелому Гериону, что Геракл похищает коров Гериона, а потом – Аиду, что Геракл убил Гериона.>…

Черная корова с белым пятном на лбу и пустыми, ничего не выражающими глазами стоит рядом с проводником. Бока коровы мерно вздымаются и опадают; она равнодушно жует свою жвачку, тупо глядя на путника и пятиугольный алтарь.

– А… тень? Ты привел его, Гермий?!

– Да.

Из слегка посторонившегося мрака возникает туманный сгусток, медленно приобретая очертания высокой человеческой фигуры.

Тень молчит, возвышаясь подле поводыря и черной коровы.

– Ну, я пошел, – чуть замявшись, говорит проводник. – Нож у тебя есть, а ритон – вот.

Он делает шаг назад и исчезает. Кажется, при этом он надел тускло блеснувший головной убор или шлем – но скорее всего это просто привиделось.

Безмолвная тень и путник (рядом с высоким, слабо очерченным силуэтом он выглядит неестественно мощным и материальным) остаются вдвоем.

– Сейчас, сейчас… – бормочет путник, наливая в ритон немного медвяной смеси и досыпая щепоть ячменной муки; потом он подводит послушную корову к жертвеннику, куда только что поставил ритон, и достает из-за пояса кривой нож. – Сейчас я верну тебе память, и мы поговорим…

Тень безмолвна и безучастна.

Кулак коротко и тяжело обрушивается на белое пятно коровьего лба, животное падает на колени, вспышка ножа полыхает во мраке; хриплое, отчаянное мычание переходит в клекот и бульканье – и густая черная струя хлещет в подставленный ритон из разверстого горла, а человек свободной рукой удерживает бьющуюся в последних судорогах жертву, неразборчиво шепча при этом то ли молитву, то ли ругательства.

Наконец ритон полон до краев, огромная рогатая туша обмякает, словно из нее выпустили воздух, а человек, замолчав, бережно укладывает мертвую корову у западной стороны алтаря.

Почему-то человек уверен, что запад именно там.

Потом он плавно опускает кончики пальцев в ритон и брызгает кровью сперва на жертвенник, после – на источающую жар стену.

Черные брызги вспыхивают, в зале на мгновение становится светлее – и тут безучастная доселе тень вздрагивает, а на смутном лице широко распахиваются безумные, жаждущие глаза.

Тень почуяла жертвенную кровь.

– Пей, Ифит-лучник, – тихо и печально произносит человек. – Пей, и пусть память хотя бы ненадолго вернется к тебе.

И подносит ритон с блестящей жидкостью к самым губам тени.

Тот, кого назвали Ифитом-лучником, жадно припадает к ритону – но, несмотря на торопливость, ни капли мрачного напитка не проливается на каменный пол, и бесплотная тень на глазах становится похожей на человека, тонкие сильные пальцы вцепляются в запястья приносящего жертву, не давая отдернуть вожделенный ритон; и путник, поначалу было отступивший на шаг, бормочет:

– У тебя холодные руки, Ифит-лучник, но они теплеют. Пей, сколько хочешь, потому что мне надо знать…

– Ты хочешь знать, что я не успел договорить тебе тогда, на стене Тиринфа? – тихий шелестящий голос идет ниоткуда и одновременно со всех сторон.

Путник невольно вздрагивает и со странным болезненным выражением вглядывается в ожившие глаза тени. Тени ли? Нет, перед ним не человек из плоти и крови – но уже и не тот призрак, которого привел из глубин Эреба легконогий поводырь.

Нечто посередине.

– Да, я хочу знать, учитель. Только вместе с тобой на тиринфской стене стоял не я. Я Ификл, а не Алкид. Алкид сейчас в Меонии,^[59] у Омфалы Лидийской – люди и боги полагают, что Геракл искупает грех невольного убийства тебя, Ифит-лучник; я же надеюсь, что он искупает свое безумие… и искупит его навсегда. Но давай не будем об этом вслух даже здесь…

– Я не виню Алкида, – грустный шелест, отзвук, эхо, – я видел Лиссу-Безумие в его взгляде, когда он шагнул ко мне, не понимая, кто перед ним, и есть ли перед ним хоть кто-то… нет, я не виню твоего брата.

– Да, учитель, никто не виноват, и все же… Ты расскажешь мне то, что не успел поведать в Тиринфе? Алкид передал мне начало – я хочу дойти до конца.

– Да. Я помню. Я должен. И я расскажу. А потом я снова забуду все, и так будет лучше. По крайней мере, для меня.