Герой должен быть один - Олди Генри Лайон

Геракл молчит.

– Ну что ж, – наконец произносит он, – если это не зависит от вас, значит, это в первую очередь зависит от нас, людей. Ведь это мы, а не боги и Павшие приносим друг друга в жертву. Но ручей жертвенной крови, текущий из наших жил, сильно обмелел за последние годы – ты чувствуешь это, Крон-Павший, мой предок?! Я очень старался… И я надеюсь, что когда-нибудь настанет день, когда люди перестанут умирать на алтарях.

– Может быть. А может быть, и нет. Во всяком случае, я буду надеяться вместе с тобой.

– Ты?! Вместе со мной?! После того, как ты отдал приказ о создании Гигантов, а я расстрелял их на Флеграх?!

– Ответь мне, Геракл, – знаешь ли ты, для чего предназначались несчастные дети, которых ахейцы назвали Гигантами?

– Они должны были уничтожить Семью. Принести себе в жертву. Я знаю это.

– А знаешь ли ты, что должно было случиться ПОТОМ? Если бы наша попытка удалась и Гиганты принесли бы богов себе в жертву? Знаешь ли ты, чего не знали Одержимые из Салмонеева братства?!

Геракл молчит.

– Разрушающееся «Я» Олимпийцев вошло бы в несозревших Гигантов – и разорвало бы их души, как рождающаяся бабочка разрывает кокон или как птенец разбивает скорлупу своего яйца.

– И… кто должен был родиться?

– Мы, Павшие. Не в силах вырваться из Тартара в том виде, в каком сейчас пребываем, мы надеялись выйти через Гигантов – ибо трудно представить себе жертвы большей, чем бог Олимпа, принесенный в жертву Павшим! И высвободившаяся сила должна была не только погасить сознание Гигантов, но и на мгновение открыть новый Дромос между Тартаром и Флеграми, которые и без того были связаны невидимой пуповиной.

Пауза.

– Мы надеялись, – шелестит из мглы, – мы очень надеялись, что нам удастся воплотиться в наших потомках, переполненных силой великого жертвоприношения. Но ты, Геракл, наша первая неудачная попытка, смертный, Мусорщик – ты помешал нам вернуться и занять место Олимпийцев. И я благодарен тебе за это.

– Благодарен? За то, что я оставил вас в Тартаре?!

– Да. Я, Крон-Павший, благодарен Гераклу. Я многое понял за последнее время – время, которого здесь нет, но которое еще не забыло те дни, когда я повелевал им… Помнишь, я говорил тебе, что мы относились к вам, как вы – к пшеничному полю или стаду, выращиваемому на убой? Но разве стал бы ты разговаривать с пшеничным колосом или с глупым бараном?! Разве заговорил бы я с тобой, если не изменил бы свое мнение?

– И каково оно теперь, твое мнение? – голос Геракла звучит чуть насмешливо, но Крон не замечает этого.

Или делает вид, что не замечает.

– Я думаю, что вы, люди – это третья сила, новая раса, достойная занять свое место на Гее. Семья – на Олимпе, Павшие – в Тартаре, а вы живете и умираете на Земле, так что именно вы – ее настоящие хозяева. Но даже среди Павших немногие согласны со мной; что тогда говорить про Олимпийцев?! От ревнивой Семьи добра не жди…

– Я и не жду, – с угрозой бросает Геракл. – Ни от Семьи, ни от вас.

– Правильно. Но мы далеко. Олимпийцы – ближе. И соображают быстрее. Не всегда, но – зачастую. Это ведь их идея – смертные Мусорщики – полулюди, способные убивать навсегда таких, как мы… Создавая Гигантов, мы просто позаимствовали идею Семьи. Более того, находясь в Тартаре, мы имеем некоторые преимущества – никакой Геракл не доберется сюда, чтобы покончить с Павшими! А вырвавшись, мы, в которых выгорело все, кроме жажды мести и свободы (но в первую очередь – мести) – о, мы непременно нарушили бы любое равновесие! Боюсь, что даже Сторукие мало чем смогли бы тогда помочь миру – а я все-таки сын Матери-Геи и не желаю ей столь дикой участи.

Дверь скрипнула, дрогнула… и осталась на прежнем месте.

– Пусть все остается как есть, – продолжает Крон. – Мы подождем. Мы умеем ждать. Скажи мне, Геракл – ты помнишь некоего Аттама,^[74] которому ты помешал принести собственного сына в жертву богу?

– Помню, – улыбается Геракл. – Пришлось хорошенько намять длиннобородому упрямцу бока, прежде чем он согласился заменить мальчика овном.

– А какому из богов поклонялся этот упрямый Аттам? – вкрадчиво интересуется Крон.

– Было у меня время спрашивать?! – недоумевает Геракл. – Дию, наверное, Зевсу… кому же еще?!

– Дий, – медленно и отчетливо, подчеркивая каждый звук, выговаривает Крон, – Деус^[75]… нет, дитя мое, не Зевсу поклонялся этот Аттам, а совсем другому богу. Народ Аттама зовет этого Бога множеством имен, но главное не в этом.