Изгнанница Ойкумены - Олди Генри Лайон

Раньше Рауль никогда не ругался в ее присутствии.

– А второй?

– Второго нет.

– В смысле?

– Какой тут смысл… Нет его. Умер.

Она не стала выяснять, от чего умер второй секретарь. Снега Кутхи, советник Ромм; дергается левая бровь… Какая разница: разряд, энергоимпульс, инъекция? Каждый выбирает сам: ждать и уйти, или уйти без ожидания…

– Артур в детской?

– Да. С ним госпожа Клауберг.

– Хорошо.

Пять шагов до двери. Надо собраться.

– Я тебя боюсь, – сказал ей в спину Рауль. – Это все ты…

– Молчи, дурак, – отозвался техник. – Бойся молча.

Дверь закрылась за ней, отсекая лишнее.

– Тетя Ри! А где папа?

– Папа уехал по делам.

– Почему?

– Ты же знаешь: у папы такая работа.

– Знаю…

Артур насупился, но лишь на мгновение.

– Он скоро вернется? Скоро, да?

Выходя из детской, Матильда кивнула: «Пост сдал – пост принял.»

– Не знаю, Артур. У папы сегодня много дел. Поиграем?

– В картинки?!

Хочешь, чтобы ребенок не канючил, проходя тесты? Преврати все в игру. Пожалуй, Артур даже слишком увлекся новой забавой.

– В картинки.

– Ур-р-ра!

Растрепанным воробьем Артур сорвался с места, вихрем пронесся по комнате, опрокинув стул, и снова возник перед Региной с планшетом в руках. Стало ясно: мальчик уже пытался вызвать «картинки» на дисплей, но не преуспел в этом. Директорию с тестами вредная тетя Ри упрятала поглубже и запаролила. Они сели на ковер, и Зоммерфельд-младший немедленно облапил Фриду, улегшуюся рядом.

Химера лизнула руку ребенка и замурлыкала басом.

– Что тут у нас, Артур?

Тесты Эршинга. Визуально-ассоциативное мышление. Третий уровень: цветные объемные фигуры, сформированные из мерцающих струй. Дети в них видят разное: четыре-пять стандартных интерпретаций. В «Лебеде» Регина тоже проходила тесты Эршинга. Позже, на последнем курсе университета, она зазубрила таблицу интерпретаций наизусть.

– Это папа! У него губа, как оладушка…

– Папа? Ты уверен?

– Да! Вот глаз. Вот второй, – Артур, волнуясь, тыкал пальцем в «картинку». – Папа его закрыл…

Она не видела. Базовые стандарты: «птицы на ветках», «бабочка в лесу», «корзинка с яблоками» и «дождик». Никакой губы-оладушки. Никакого глаза, открытого или закрытого.

Нет и быть не может.

– Давай дальше. Что у нас здесь?

– Кораблик! Кораблик с парусами!

– Плывет?

– Летит.

Летучего корабля интерпретации не предусматривали. Странно. Первые серии тестов Артур прошел легко. Показатели в норме, индекс вариабельности мышления – оптимальный…

– Летит! Вот звездочки. Вот еще…

«В системе был замечен корабль-призрак. Я всегда считал его выдумкой. Флуктуация, похожая на парусник. Говорят, это к счастью…» Палец на сенсоре дрогнул, «пролистнув» с десяток изображений.

– А здесь?

– Кораблики! – мальчик не колебался ни секунды.

– С парусами?

– С пушками! Военные! Раз, два, три… Семь корабликов!

– Ты уверен?

– Да! Прямо над нами. Видишь?

Она не видела.

– Здесь?

– Дяденьки на лошадках. Много-много.

Шевеля губами, Артур принялся считать «дяденек на лошадках». Он так увлекся, что не бросил счет, даже когда с улицы донесся шум, похожий на сбивчивый рокот барабанов. Оставив ребенка над планшетом, Регина выскочила на балкон – и отшатнулась. На площадь перед зданием посольства вливалась конная река. Кольчуги и шлемы сверкали на солнце – так идет на нерест серебряная стерлядь.

Вторую улицу заполняла пехота.

Она шагнула назад, оступилась, едва не упала. Отыскав панель управления, ткнула в красный сенсор. Со змеиным шелестом из стен выползли бронежалюзи, перекрыв окна и балконную дверь.

– Артур, ты поиграй сам. Хорошо? Мне нужно…

– Ага… семьдесят три… семьдесят четыре…

Он продолжал считать. Регина не сомневалась: скажи ей кто-нибудь точное количество всадников на площади – число сойдется.

III

В кабинете техник – трезвый, как стеклышко – извлекал из сейфа оружие. Рауль деловито проверял заряд батарей.

– Попрошу без героизма, – одернула мужчин Регина. – У нас есть специалисты.

– Целых два, – согласился техник. – Вы куда?

– За флейтой.

Воевать доктор ван Фрассен не собиралась. Всю площадь «фа-диезом» не накроешь. Просто с флейтой ей было спокойнее. Если, конечно, можно говорить о спокойствии, точно зная свой час и срок.

«Груша знает. И Скунс знает. С детства. Ничего, живут…»