Изгнанница Ойкумены - Олди Генри Лайон

Лестница показалась бесконечной. Наверное, поэтому Груша спускаться раздумал. Сел на верхней ступеньке, скребя ногтями небритую щеку. Химера, еле слышно рыкнув, устроилась ступенькой ниже. Оса ждала – черно-белая статуя. Взгляд ее раз за разом возвращался к Груше. Казалось, Оса пытается классифицировать чужака, отнести к какой-то из известных категорий – и не может.

– Я – доктор ван Фрассен. Вы хотели меня видеть?

В ответ ей протянули свиток, перевязанный шелковым шнуром. Послание от его величества? Нечасто Регине доводилось читать рукописи. Разве что от герцога Оливейры… Унилингва. Каллиграфически четкий почерк. Заглавные буквы с завитушками.

Неужели?..

И ниже:

Строчки расплывались перед глазами. Не хватало еще разреветься на глазах у девчонки! Справившись с нервами, Регина посмотрела на Осу. Та, по-прежнему не издав ни звука, протянула ей футляр из тисненой кожи, размером с мольберт. Может, Оса немая? Надо что-то сказать…

– Мне очень жаль, что Каджар-хабиб погиб.

Никакой реакции.

– Примите мои искренние соболезнования.

Девушка что-то ответила и пошла к выходу.

– Что? Что она сказала? – беспомощно воззвала Регина к Груше.

– Она сказала, что убила бы вас, если б могла. И всех, кто находится в доме. И зверей на лестнице. Голыми руками.

– Каких еще зверей?

– Меня и вашу химеру. Всех.

Переваривая услышанное, Регина поднялась по ступенькам и уселась рядом с Фридой. Раскрыла футляр. Груша сопел, заглядывая ей через плечо. Фрида спала, или притворялась спящей. Первый рисунок. Заброшенный город. Тоска, запустение. Барханы подступают к окнам. Щерятся пустые проемы. Башни – редкие зубы старика. Тот же город с другого ракурса. Песок занес ступени, ведущие в храм. Дворцы намечены слабыми штрихами – призраки былого величия. Еще рисунок. Рыжие сполохи (охра?) сплетаются в сложный орнамент. Из него проступает лицо юноши. Лукавый прищур, прядь волос падает на лоб.

– Художник, – бормочет Груша. – Настоящий…

Шелест желтоватых листов. Шадруван. Река петляет по городу. Бесчисленные арки мостов. Рвутся в небо острые шпили. Выше – птицы. Мужчина. Молодой. Красивый. Улыбается. Улыбка знакома. Поворот головы, ирония во взгляде.

– Каджар? Извини, не узнала. В тебя можно было влюбиться…

Автопортрет.

На следующем рисунке Каджар-хабиб, каким он был в молодости, сидел в кресле. Его, стоя сзади, обнимала – щека к щеке – миловидная женщина. Возле кресла, на полу, скрестив ноги, устроился мальчик лет девяти. Он сурово хмурил брови, стараясь придать себе вид независимый и даже воинственный. Вон, кинжал за поясом. Ероша мальчишке волосы, смеялась девушка – еще подросток, тонкая, как тростинка.

– Это она.

Толстый палец Груши ткнул в девушку, не коснувшись бумаги.

– Кто – она?

– Та, что приходила.

– Оса?

– Оса или муха, но точно она…

Рисунки сливались в калейдоскоп. Пейзажи, портреты, бытовые сценки. Уголь, карандаш, тушь. Начало щипать глаза. От переутомления, не иначе.

– А вот и вы, доктор!

Каджар изобразил «свою госпожу» в ювелирной лавке, среди груд самоцветов. Доктор ван Фрассен примеряла сережки. Польстил ей Каджар. Честное слово, польстил. Снова орнаменты. Портреты. Пейзаж. Пятибашенный дворец – руины. Время не пощадило творение древнего архитектора. Четыре башни из пяти оплыли свечными огарками. Лишь одна из последних сил тянулась ввысь – достать! вонзить копье шпиля в брюхо неба! Этот же город был на первых рисунках…