Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович

– Пошел ты, – сказал я вслух. – Ишь, рассоблазнялся!.. Ты и тогда меня пытался… ну, когда в пустыне…

Я ерничал, по крайней мере пытался быть остроумным даже в сумасшествии, но голос в моем воображении сказал едва слышно:

– Ты первый…

– Ну и что?.. – Я не нашелся что сказать, буркнул только глупо: – Пошел ты…

– Ты теперь бессмертен, – донесся шепот. – Бессмертен… Ты – власть… Ну, рискни!.. Ты – самое ценное. Тебе не погибнуть!.. Зато ты узришь свою настоящую мощь… свою ценность… свою сверхценность…

Голос истончался до того, что я слышал только шум крови в ушах, затем снова начинал различать вкрадчивые слова, уговоры, обещания, в горячечном сознании быстро-быстро пролистывались разные картины: от сказочно прекрасных дворцов и массы распростертых рабов до блистающих космических армад, идущих на завоевание Фомальгаута.

Уже когда спускался по лесенке, внезапно осенило, что Вселенная как раз и вмешалась вовремя! Спасла. Вместо того чтобы красиво подхватывать на лету, она вообще не дала прыгнуть!

Через узкий балкончик перебежал на площадку, на этот раз вообще страшась посмотреть с высоты шестнадцатого этажа, перевел дух только перед кнопкой лифта. Пока тот разбуженно гудел и ворочался в глубинах шахты, вспомнил старый анекдот про великое наводнение. Вода затопила село, всех вывезли на машинах, а один остался, твердя: «Господь не допустит моей гибели, я ведь праведно выполняю все его заповеди». Вода подступила ближе. Опоздавших эвакуировали уже на лодках. А праведник снова отказался: «Я не нарушал заповеди. Господь меня спасет!» Наконец вода поднялась так, что ему пришлось перебраться на крышу. Прилетел вертолет, высматривая живых, никого, только этот. Но праведник уперся: «Я исполнял все заповеди, Господь меня спасет!» Вертолетчики улетели. Вода поднялась еще выше, упорствующий утоп. А на небесах к Богу с упреком: «Что же ты, Господи? Почему не спас?» А тот ему орет рассерженно: «Идиот, а кто же, по-твоему, посылал за тобой машину, лодку, вертолет?»

Жара спала, но народ на улице раскованно ходил полураздетый. Женщины щеголяли коричневыми плечами, блестящими, как полированное дерево, мужчины распускали рубашки до пояса: когда в коже появляется эта пигментация, то каждый чувствует себя словно бы одетым.

Мои ноги ступали по асфальту, который тоже часть Сверхорганизма. Мимо скользила и пропадала за спиной стена из массивных глыб огромного здания. Я напряженно всматривался в людей, а когда они ловили мои взгляды, с трудом удерживался, чтобы не сказать горячо: вы – это тоже я, только в другом теле! И все люди тоже частицы моего Я! Вы только отделены от меня… и друг от друга незримыми стенками, как клетки моего тела разделены межклеточным пространством!

Брякни такое, то в лучшем случае от меня начали бы шарахаться. В худшем – кто-нибудь не поленился бы вызвать людей со смирительной рубашкой.

Знание истории, сказал я себе с горькой иронией. В древние века стал бы пророком. Скорее всего был бы забит камнями. Но мог бы стать основателем новой религии. Сейчас и народ скептик, да и сам я лишнего не брякну. Не психушка или тюрьма страшна, а вот как бы не осмеяли…

Навстречу шла красивая цветущая женщина. Через плечо изящная сумочка. В другой руке большой пластиковый пакет с раздутыми боками: женщина без тяжелой сумки с продуктами уже вроде бы и не женщина, а инопланетянка или шпионка – идет легко, красиво покачивая бедрами. Солнце просветило ее легкое платье насквозь, я увидел ее фигуру, как увидел бы на пляже, в черепе что-то затикало.

А женщина улыбнулась еще издали:

– Привет, Егор! Мир тесен…

– Бася, – сказал мой разумоноситель раньше, чем успел среагировать я. – Ну, Бася… А я тебя не узнал сразу!.. Ты была самой красивой в школе, а сейчас просто расцвела, как… просто слов не найду…

Она остановилась на мгновение передо мной. Ее смеющиеся глаза скользнули по моему лицу, моей груди. Жар опалил мое лицо, кончики ушей запылали, как раскаленные слитки железа.

Бася, напомнила мне услужливая, когда не надо, память. Бася. Когда мне было пятнадцать… как давно это было!.. а я был еще мал и глуп, хотя по ночам грезились голые женщины, толстые и потные, ей было тоже пятнадцать, но она что-то начала понимать раньше. Однажды нас застал теплый летний дождь, мы добежали, расплескивая лужи, до ближайшего подъезда, вскочили, захлебываясь от хохота, и там, в крохотном предбаннике старого добротного дома, оглядывали друг друга, промокших насквозь, и снова хохотали до изнеможения.

Ее платье прилипло к телу, стало полупрозрачным, а так как в то время как раз пришла мода ходить без лифчиков… Я все еще смеялся, но чувствовал странное смущение: нельзя пялиться, неприлично так таращить глаза, но хотел таращить, чувствовал, что в этом неприличии нет ничего неприличного, и более того – Бася совсем не против, чтобы я пялился, еще как не против…

И все-таки я с огромным трудом оторвал взгляд, потому что ее молодая крепкая грудь просвечивала ясно и четко, я видел даже розовый ореол вокруг торчащего кончика, размером с горошину, раскаленно-красного, так мучительно зовущего к себе, что во мне все сладко заныло, застонало…

Помню, она вздрогнула, сказала зябким голосом:

– Бр-р-р!.. Какой холодный дождь! Я озябла…

Идиот, это теперь понимаю, что надо было подойти, обнять, согреть своим теплом. Хотя тоже промок, но две такие ледышки, соприкоснувшись, тут же воспламенились бы жарким огнем. Да что там, я уже чувствовал в себе неведомый жар, во мне вскипела вся кровь, тело разогрелось, а неведомый тяжелый шар быстро смещался книзу.

Я жалко лепетал, что температура воздуха выше двадцати восьми, сейчас все высохнет, мы согреемся, вот туча уже уходит, вот-вот солнце… А сам молил природу, чтобы туча не уходила, пусть еще вот так постоим странно и необычно в темном парадном, но губы двигались, слова вылетали нужные… уже тогда говорил и двигался, как заводная кукла, алгоритмик чертов.

Помню, она качнулась вперед, ее мокрое, но теплое существо прижалось к моему, раскаленному, мои руки сами обхватили ее за плечи, сместились на талию, но от сползания дальше я их удержал, сам ужасаясь своей дерзости, и мы замерли. Сердца стучали так громко, что я слышал стук ее сердца, а ее тугая и одновременно мягко-горячая грудь вздрагивала от толчков изнутри, сладостно больно втыкалась в пластинки моего живота.

Ее головка с промокшими волосами лежала на моей груди. Я чувствовал, что от нас валит пар, словно промокшую одежду повесили на горячие батареи. Тела разогрелись, даже кости накалились, а от моих рук жар перетекал в ее тело, и без того знойное, эти потоки циркулировали по нашим телам, создав общий круг кровообращения, а с ним и чувства…