Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович

Может быть, мелькнула мысль, надо даже не стараться… Не пытаться угадать… Просто сказать первое, что придет в голову… А придет… что придет? То, что будет подсказано через тот черный провал, одна мысль о котором вгоняет в дикий ужас, от которой холодный пот на лбу и ледяная лапа на сердце…

Смуглые руки двигались все быстрее, быстрее, еще быстрее, он показывал класс, затем внезапно застыл, не двигая даже бровью. После долгой паузы кончики пальцев отпрыгнули от стаканов, он выпрямился, губы раздвинулись в широкой приглашающей улыбке:

– Итак?

Я молча указал. Он не стал спрашивать, уверен ли я, не передумаю ли, а просто приподнял стаканчик. Справа и слева от меня разочарованно вздохнули. Даже по теории вероятности я должен был угадать.

Он поднял второй стаканчик, третий. Шарик выкатился веселый и яркий. Вавилов пробормотал глухо:

– Да, сегодня не твой день.

– Похоже, – прошептал я.

– Тебе вдохновение надо, – сказал он понимающе. – Чтобы планеты выстроились в шеренгу. Или чтоб пятен на Солнце побольше… Ладно, пошли?

– Лучше пойдем, – ответил я. – Послать нас уже послали. И кинули. Лохи чертовы…

Вавилов двигался рядом, как огромная бычья туша, от него даже запах шел, как от рассерженного быка.

– Да уж… Сколько нас ни предупреждай, все равно попадаемся на тот же крючок. Что-то у нас в мозгах повернуто, как думаешь?

Я огрызнулся:

– Слушай, Вавилов. Мы все повернутые… Но я, наверное, повернутей: иначе какого черта послушал тебя? Давай, до завтра! Вон мой троллейбус катит… Ах да, сотня… Пойдем, отдам.

– Ладно, – сказал Вавилов великодушно, – отдашь завтра на службе. Ты сейчас расстроенный, вон уже зубы оскалил… Еще укусишь по дороге.

Пока тащился в троллейбусе и поднимался в лифте, перед глазами мелькали руки наперсточника. Не только во рту было горько, словно сжевал плантацию полыни, но по всему телу разошлась ядовитая волна горечи.

Деньги проиграл – ладно, в долги влез – терпимо. И на то плевать, что потерял репутацию человека, который никогда не покупает лотерейные билетики, не играет, не верит в приметы, гороскопы… Что мне до репутации этого существа, человека, в теле которого нахожусь?

Хотя, конечно, малость и заедает. Даже не малость, а крепенько, ибо что во мне от Меня, а что от этого простейшего организма, сам Сверхорганизм не разберет.

Но каким идиотом себя показал, каким идиотищем! Ну какое дело Сверхсуществу до номеров лотереек или угадывания стаканчиков? Идиот, ну идиот…

Все еще ставишь себя в центре мира, как Птолемей – Землю? Не соглашаешься впустить в сознание страшноватую мысль… да что там страшноватую: жуткую! – что Сверхсущество ничего и не подсказывало? Оно замечает меня не больше, чем я – отдельные эритроциты, что несутся в потоке лимфы по моих венам, проникая то в мозг, то в сердце, то еще ниже, разнося частички кислорода по огромному, как Вселенная, организму.

На самом же деле я, говоря образно… это глупо, конечно, но образность как-то помогает оформить хаос в нечто охватываемое воображением… так вот, говоря образно, я, чуть проклюнувшись из скорлупы, едва-едва высунув клюв, уже начал ловить космический ветер, странные запахи, холод и жар мироздания, смутно понимать… нет, ощущать, что вот там звезда обратится в сверхновую, – так надо галактике, – в той стороне Вселенной одна из многих галактик столкнется с соседней, чтобы это произошло… не могу выразить, но что-то должно случиться хоть и привычное Сверхсуществу, заурядное, но необходимое.

Как, скажем, пищеварение или, наоборот, дефекация…

И то дивно, что я смутно ощутил пробуждение вулкана и что войны не случится в заливе! Хотя это могло быть и простым совпадением, но могло значить нечто особое, что пока не поддается осмыслению…

А ощущение ощущаемости?

Горячий кофе был темнее дегтя, лился, как сметана или мед, а когда я сделал глоток, в черепе словно взорвалась бомба.

– Так кто же я? – спросил я вслух. – Кто я? Если Тот, Кто Пришел, то мне позарез надо это… ну, движение звезд, галактик, взрывы сверхновых… Да и не только взрывы! Если всего лишь разумоноситель, то, конечно же, на кой черт галактики? Важнее наперсток…

Внутренности жгло, как будто я проглотил расплавленное олово. Крепчайший кофе вскипятил кровь, выжег внутренности. Тут бы гордо выпятить грудь и заявить: да, мне важнее знать Вселенную! Но я разумоноситель до кончиков ногтей, и свежая рана от поражения кровоточит. Чертов наперсточник!.. Сколько же лохов раздел… Куда милиция смотрит? На подкормке у них же, сволочи.

Стены закачались, их двигало, мимо проносились стол, стена прихожей, вешалка, снова стена. Ноги мои безостановочно бросали меня из комнаты на кухню и обратно, в горле снова пересохло, тело била крупная дрожь.

Я услышал хриплый вопль, остановился. Крик был мой, внутренности раздирало то, что называется отчаянием. Здесь организмы мрут, как мухи, и, как говорится, «от нервов», это значит, что «душевные терзания» могут что-то заблокировать в теле, перекрыть или, наоборот, раскрыть так, что все лопнет и существо помрет. Это не значит, что все помершие «от нервов» осознали нечто огромное, обычно это из-за простейших животных инстинктов размножения, усложненных до понятий любви, ревности, поисков работы получше…

– Так кто же я? – повторил я. Из горла вырвался хрип. Значит, до этого я кричал или визжал в муке, надрывая связки. Спасибо, привычная ирония пофигизма спасла: обгадил и любовь, и ревность, стало легче, словно незаметно плюнул в суп ненавистному соседу.

Ветхое кресло взвизгнуло, спинка предостерегающе скрипнула. Я распластался, как медуза, руки повисли на подлокотниках, голова откинута, глаза шарят по разводам на потолке: это от шампанского, а вон те потемнее – от кваса, такой струей ударил, что в бутылке осталось на коньячную рюмку…

Пятна расплывались, то ли слезы бессилия на глазах, то ли соленый пот прорвал запруду бровей, но там новые серые пятна, двигаются в разные стороны, их пересекают странные лиловые лучи… откуда лиловый цвет в пространстве?.. А перед вспышкой того, что здесь называют звездой, возникает радостный ореол, что расходится с тахионной скоростью во всей, по всей…

Замерев, я старался не спугнуть страшное видение. Что в прошлый раз понял смутно, на уровне спинного мозга, теперь встало в страшной блистательной отчетливости. Вижу… или как-то иначе, но это нейтронные звезды, их не мог разглядеть в прошлый раз, зрю искривление мирового пространства, вижу в одном масштабе разбегание галактик и внутренности атомного ядра… Если это галактика, а это атомное ядро, а не кварковое или тахионное! Или же вовсе такое, что не объяснить нынешнему человеку, как не объяснить моему деду, привыкшему заводить часы каждое утро и видеть движение стрелок, принцип работы электронных часов!