Я живу в этом теле - Никитин Юрий Александрович

Я вспомнил черноту космоса, тело разом охватил жгучий холод. Стиснув зубы, я с трудом отогнал страшное видение, сказал мертвым голосом:

– Если бы только человек.

Она помолчала, голос ее после паузы дрогнул:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Тот, кто постоянно ясен, – ответил я словами последнего из великих поэтов, – тот, по-моему, просто глуп… Или же притворяется ясным, чтобы пролезть в депутаты. Милая, а обед тоже ты приготовишь?

Она весело и задорно рассмеялась:

– Нет уж, сегодня меня не жди! Да и вообще… Отдохни от меня с недельку.

– Ну ты даешь, – сказал мой разумоноситель. – Ну ты чего?

– Да того, – ответила она так же весело. – Ты давай собирайся! Хорошо тебе, можно пешком до работы.

– А могу вообще не ходить, – сообщил я.

– Как это?

– У меня есть комп, – объяснил я. – Работу могу отправлять в контору по Интернету. Как и брать заказы. А появляться только в дни аванса и получки.

– Правда?

– Ну… не совсем, – признался мой разумоноситель вынужденно. – Пока надо являться чаще. Руководство живет по старинке! Отчитываться надо, то да се, малость поработать на виду, показаться коллективу…

Она убежала, морщась от чересчур крепкого кофе, хотя как могла разбавляла холодными сливками, а я на алгоритмах сложил чашки в раковину, переоделся, разрешил рукам проделать все те движения, которыми закрывают жилище, вышел в коридор и направился к лифту.

Над головой негромко прогромыхало. По земле ползла плотная тень, подминала все, как катком. Упали крупные капли. На улице народ, как по команде, закрылся зонтиками. Дюжий мужик поднял над головой газетку и понесся к ближайшему подъезду, словно падали не редкие капли воды, а раскаленные камни Везувия. Переходной мир, мелькнуло у меня в мозгу. Еще не умеют управлять климатом… даже погодой не умеют, что куда проще, но уже не так равнодушны к переменам погоды, как их недавние предки в звериных шкурах. Что-то хлопнуло. Я сперва не понял, что случилось, что за странный звук, затем взгляд зацепился за желтое пятно на асфальте в двух шагах впереди. Только что его не было,

Обостренный слух уловил далеко вверху легкий скрип. Успел увидеть, как на девятом или десятом этаже торопливо захлопнулась форточка. На асфальте теперь стали заметнее белые скорлупки. Желток расползся, начал впитываться в щели. Плотная слизь белка раздвинулась ровным пятном и застыла, медленно впитываясь в пористый асфальт.

Я двинулся деревянными шагами, мои ботинки задели мокрое пятно, я буквально чувствовал, как слизь вцепилась в подошвы. Волосы шевелились от ужаса, в черепе стало горячо от страшной мысли. Мальчишка, оставленный в одиночестве, промахнулся, швыряя яйцами в прохожих! Но мог попасть по голове. Мог бросить что-то потяжелее. К примеру, кирпич.

Как здесь живут, зная, что каждую минуту с балкона могут швырнуть кирпич или бутылку? Как живут, когда машина сбивает прохожих не только на проезжей части, но и на тротуаре? Как живут, если существует куча болезней, с которыми даже не пытаются бороться в полную силу?

Только бы успеть побыстрее. Только бы успеть выполнить то, для чего меня сюда забросили. Пока не упал кирпич на голову. Не подкосила смертельная болезнь, что за пару дней сводит в могилу. Успеть выполнить задание, миссию или что там мне поручено, и поскорее в свой мир бессмертных, мир настоящих возможностей!

В конторе уже хлопали крышки столов, скрипели стулья. Всхрапывали, просыпаясь, компы, начинали разгораться экраны. Люди замедленно рассаживались, складывали в ящики столов коробочки с бутербродами. По экрану большого компа, на котором сервер, двигалась зеленая точка, указывая, что монитор спит, но сервер трудится круглые сутки, собирает информацию по всему свету, и как только мы проснемся…

По ту сторону стола из-за монитора выглядывал Вавилов, широкий и красномордый. Я никогда не видел его хмурым или недружелюбным, он всегда готов заржать над анекдотом, хлопнуть тебя по спине и позвать хлебнуть пивка.

Он подмигнул:

– Ты сегодня пойдешь к своей… это, как ее? Ну той, что на той неделе завалил?

Я не сразу понял, о чем речь, потом отмахнулся:

– Это она меня завалила. Теперь, сам знаешь, сексуальная свобода.

Он загоготал:

– Так это по нам!

– Что?

– Эта самая свобода!

Веселый, налитый кровью, весь перенасыщенный половыми гормонами, он был из той породы, которые десятка два лет тому свершали сексуальную революцию. Мол, свободу женщинам в их проявлениях, в их желаниях, хотя понятно, кому нужнее эта свобода…

– К черту, – ответил я искренне. – Хватает других дел.

– Других? – удивился он. – Какие могут быть еще дела? Секс – самый мощный стимул. Он правит миром. Все остальное так… проявление этой силы.

– Согласен, – сказал я поспешно. – Но как-то захотелось чего-то еще… Чем хоть занимается наш институт? Сколько лет торчу…

Он снова захохотал, вообще он хохотал охотно, по любому поводу и без повода.

– Со стороны можно подумать, что-то засекреченное или военное! На самом же деле нас не сократили только из-за лени чиновников там, наверху. Они с бабами по саунам групповухи устраивают, на заседаниях в Думе спят да похмеляются в сортире, так что мы пока живем благодаря недосмотру!

Дверь кабинета шефа хлопнула, Вавилов тут же оборвал смех и согнулся над клавиатурой. Такой предсказуемый, понятный, словно я рассматривал жука или богомола.

Значит, меня сюда забросили вовсе не из-за места работы моего разумоносителя… Хотя это было бы слишком просто. Наверняка что-то важнее… Но что?

Пальцы привычно прыгали по «клаве». На экране в трехмерной проекции изгибался поток раскаленного воздуха. В этом заведении мой разумоноситель вот уже седьмой год рассчитывает выход истечения газов взлетающих ракет. Тяжелых, неповоротливых, то и дело выходящих из-под контроля, а то и вовсе… У меня отдельный диск с записями всех несчастных случаев, когда заканчивалось взрывом.

Может быть, промелькнула суматошная мысль, я вовсе не заброшен в этот нелепый мир, а нахожусь в некоем эксперименте? И все, что вижу, – это лишь плод работы моего мозга. Пока смотрю, вижу, оно существует. Как только отвернусь или закрою глаза – исчезает. Все исчезает: и люди, и дома, и деревья. Весь мир исчезает. Существую только я. Даже я на самом деле не такой, каким вижу себя. Да-да, мои руки, ноги, мое тело – тоже моя выдумка.

Вавилов наклонил голову, поблескивала лысина, которую он называл всего лишь широким пробором. Я видел, как двигаются кисти его рук, но его комп повернут ко мне задницей, облучая или не облучая. Над чем он трудится – не спрашивал, скорее всего над витком раскаленного газа, что выходит из другой дюзы.