Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис

1. Мелкие темно-золотистые шпроты, складированные штабелями в глубокой щербатой тарелке с красивым вензелем «ООП» (вряд ли означавшим «Организация Освобождения Палестины», — скорее всего, «Одесское общественное питание»).

2. Поллитровую банку черномазых морщинистых маслин, напоминавших по цвету и консистенции отполированные сапоги лейтенанта Вовы Родригеса.

3. Большую зеленую кастрюлю салата «оливье».

4. Кубики сливочного масла с красной икрой.

5. Кубики сливочного масла с черной икрой.

6. Икру из синеньких (баклажан).

7. Отборные маринованные огурчики со взрывными малохольными помидорами.

8. Острый фаршированный перец.

9. Куриный бульон с фрикадельками в расписных узбекских пиалах.

10. Толстенные свиные отбивные (навалом) с гречневой кашей с подливкой.

11. Три граненых стакана настоящей крестьянской твердой сметаны, в которой стояли и не падали чайные ложки.

12. На десерт: растворимый бразильский кофе «Пеле» в пакетиках аэрокомпании «Пан-Америка», заварные пирожные (явно из ресторана «Киев») и отборные, с Привоза, грушки-яблочки.

13. Кроме того: три заиндевевшие в холодильнике бутылки «Боржоми» и громадный, в инее, китайский сифон с газированной водой с сиропом.

14. И, наконец, гвоздь (гвозди) программы: две бутылки армянского коньяка «КВВК» и одну бутылку экспортной «Московской» водки с медалями.

— Ну, я пошла. Мороженое потом принесу, а то растает, — пообещала Люська, с удовлетворением разглядывая свое хозяйство. — Сойдет. Кушайте на здоровье.

«Ну, так еще можно жить, — с изумлением подумал Гайдамака, позабыв даже о трех сторублевках в „Архипелаге ГУЛАГе“. — Так я согласен хоть каждый день на допросы».

В самом деле: обед был прост, без особых изысков, деликатесов и выпендрежа, но на достойном уровне, хотя и сервирован через пень-колоду. Тянул этот обед с коньяком и водкой, примерно, рублей на триста и явно превышал скромные финансовые возможности областного КГБ — ежу понятно, что железный Николай Николаевич постарался, вывернулся, не ударил лицом в грязь, но майор Нуразбеков все-таки остался недоволен и придержал Люську:

— Почему коньяк — армянский? Я же просил, даже приказал: для чистоты эксперимента — молдавский.

— Можно я вам объясню на ушко?… — Люська обошла обеденно-письменный стол, уложила свою упругую загоревшую пазуху на плечо майора и что-то зашептала ему на ухо, поглядывая на Гайдамаку.

— Поздравляю! Допрыгались, голуби! — воскликнул майор Нуразбеков. — Собутыльника вашего, Ивана Трясогуза, только что в вытрезвитель загребли! Так набрался, что идти не мог, винарщице пришлось милицию вызывать!

Гайдамака при этой новости опять вспотел да так и прилип к стулу.

— Николай Николаич сами лично спустились в бадэгу, попробовали тот Надькин молдавский коньяк и строго-настрого запретили вам употреблять, — наставительно объясняла Люська, будто сама тот коньяк продегустировала. — Здоровье, сказали, дороже. Сказали так: «A propos,^[48] жизнь и здоровье наших людей надо беречь». А тот коньяк Надька-шалава разбавляет самогоном и табачной настойкой для крепости. Разве не знали, Нураз Нуразбекович? Экспертиза только что подтвердила.

— Ладно, пусть будет армянский, — нехотя согласился майор Нуразбеков, открывая бутылки. — Сейчас не в здоровье дело, но коньяк с самогоном и табаком — это, конечно, перебор. Ничего не поделаешь, будем пить генсековский «КВВК». «Климентия Ворошилова Высшего Качества». Был такой танк — «Климент Ворошилов». Хорошо «Королевских Тигров» бил.

— А Надьку теперь погонят на понижение. — Люська закатила глазки и покачала головой, мстительно сочувствуя Надьке-винарщице.

— Куда ж еще ниже подвала? — удивился Нуразбеков.

— В уборщицы подвала! На три месяца! — воскликнула мстительная Люська.

При виде то ли бездонного Люськиного декольте, то ли свиных отбивных под «московскую» экспортную водку, Шкфорцопф начал подавать признаки жизни — у него порозовели уши и щеки и появилось дыхание, — но продолжал молчать.

— А разве мусульманская религия позволяет вам кушать свининку, а, Нураз Нуразбекович? — с ехидцей поинтересовалась Люська, выпуская на миг хищные когти против своего начальника, и тут же нарвалась на ответ:

— А я религию и не спрашиваю, что мне кушать, что мне нет, уважаемая Люсьена Михайловна. Вы меня Аллаху не заложите? Я, Люсьена Михайловна, коммунист: лопаю, что дают. А ты, Люська, наверно, думаешь, что если я безбожник и татаро-монгол без определенной национальности, то буду свинину и гречневую кашу пальцами кушать, а бульон кроссовкой хлебать?… Вилки где?… Ложки?… Хлеб где?… Масло с икрой чем и на что намазывать?… Салфетки где?… Или прикажешь рукавами утираться? — ставил Люську на место майор Нуразбеков.