Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II - Штерн Борис

Зато Сашко Девятый отметился в поэзии. Он родился от красавицы Берты. Сашко Девятый с длинным оселедцем на бритой голове был похож одновременно на князя Святослава и на Тараса Бульбу, но автоматически оказался евреем и гражданином Израиля, потому что его мать Берта была фалаша, эфиопская иудейка. Назвали его двойным именем — Сашком-Самуилом. Его выделяли среди других Гайдамак. Образец его любовной лирики под Пушкина, но с лесенкой Маяковского:

• Я Вас любил.
• Любви уж быть не может.
• Она в душе угасла навсегда.
• Но пусть хандра
• Вас гложет
• и тревожит.
• Хочу ли Вас я опечалить?
• Да.
• Я Вас любил.
• Вопил,
• как Маяковский.
• Бухал.
• Блевал.
• Не подавал пальто.
• Я Вас любил фальшиво и по-скотски!
• Как дай Вам Бог,
• чтоб не любил
• никто.^[54]

Или такая охальная «песнь песней» на стене «Hotel d’Ambre-Edem»:

• Вздымает бурно перси и
• Стоном мне ответствует,
• Когда уста отверстые
• Я подношу приветственно
• К желанному отверстию
• Навстречу мне отверстому.^[55]

Этот Сашко-Самуил ушел в Израиль по воздушному мосту, но поначалу промахнулся — вышел не в тот конец и посетил Гуляй-град. В Израиле его дискриминировали на бытовом уровне но цвету кожи. Убирал мусор в Хайфе и примкнул к Шепилову, т. е. стал убежденным антисемитом. Обратной дороги в Офир он уже не смог отыскать.

Правда, эксперимент однажды был близок к успеху: удалось-таки вывести черного двойника Пушкина — один к одному, если судить по портрету Тропинина, — впрочем, не совсем черного, а светло-кофейного, переходного, с желтыми зрачками, как и предсказывал колдун. Этого Пушкина показывали дипкорпусу, все восхищались, особенно русские. Отдали мальчика в парижский лицей и т. д. — этот Пушкин занимался всем, чем угодно, вот только не мог срифмовать даже козы с морозом. Все же русские забрали его в Москву и приняли его в Литературный институт. Жизнь этого Сашка Гайдамаки в литобщаге была веселой. Все приходили посмотреть на вечно пьяного черного Пушкина, играющего на аккордеоне.

«Ну какой из меня Пушкин? — говорил Гайдамака. — Скорее, Александр Блок».

И читал уже известные стихи:

• Вас, белых, — легион. Нас — тьмы и тьмы, и тьмы!
• И мы вас не хотели трогать.
• Да, негры мы! Да, эфиопы мы —
• блестящие и черные, как деготь.

• Вы Африку насиловали всласть,
• стреляли львов, от пороха пьянея,
• вождям пустыни спирт вливали в пасть
• и называли нас: «Пигмеи!»

• Вы отлучили нас от наших вер,
• но не Христос явился, а Иуда.
• Нам с Библией принес миссионер
• туфту и триппер Голливуда.

• И мы зубрили Англии язык,
• сортиры белых драя обреченно…
• Виновны ль мы, коль хрустнет ваш кадык,
• как в черных пальцах кнопка саксофона?

• Грядет пора — китаец, шизоват,
• нагрянет в европейские столицы
• вливать в мозги социализма яд
• и жарить мясо бледнолицых.

• Мир— импотент! Пока еще, как встарь,
• ты не прогнил, парламентский и шаткий, —
• замри пред негром, как фрейдистский царь
• пред Сфинкса неразгаданной загадкой!

• Еще слонов не поднял Ганнибал,
• суров, как будто ночь Варфоломея…
• Идите к нам! Мы примем ваш кагал
• в оазисах прекрасной Эритреи!

• В последний раз — опомнись, белый мир!
• Покуда ты не стал сплошным бедламом,
• пока не начался кровавый пир —
• внемли рокочущим тамтамам!»

Среди студентов нашлись иуды, донесшие эти стихи в КГБ. Андропов, тогдашний председатель Конторы (тоже поэт, но слабый), надел очки и прочитал:

• Идите к нам…
• Мы примем ваш кагал…

— A on hu ne ho?^[56] — по-английски спросил Андропов с некуртуазным локтевым жестом.

За эти стихи Гайдамака был приглашен гебистами в черный автомобиль и чуть не выдворен из СССР как нежелательный элемент черного расизма. С тех пор он сменил пластинку и говорил: