Искры гаснущих жил - Демина Карина

— Леди, — Виттар не спешил ее оставить, хотя по-прежнему старательно избегал смотреть на Кэри. — Мне очень жаль.

Но пояснять, чем вызвана его жалость, он не стал.

Ушел.

И горничная, которая появилась тотчас, суетливая, нервозная, тоже не произнесла ни слова. Она помогла умыться и подала платье, темно-синее, строгого покроя, которое, пожалуй, могло бы сойти за траурное.

Наверное, от Кэри ждали, что она будет плакать.

Слез не было.

Утренний ритуал шел своим чередом.

Нижняя рубашка. Чулки. Корсет, чехол… дышать становится тяжело, но Кэри терпит. Тяжесть турнюра. Мягкая шерсть чужого наряда — подарки королевы явно перешивались наспех и платье оказалось великовато в талии. Два ряда аметистовых пуговиц, с которыми тонкие пальчики горничной управляются играючи. Белое кружево воротничка — его закрепляют на крючках. И девушка долго возится, выравнивая складки, морщится, пытается уложить их, скрывая мелкие недостатки наряда. Закалывает булавками.

Подает манжеты в тон.

— Вам очень идет, леди, — это единственные слова, которые позволяет себе девушка. Она тоже опасается встречаться с Кэри взглядом.

Осуждает?

Слез все равно нет.

Когда рассказали про Сверра, Кэри плакала, и все решили, что плачет она от горя. А сейчас…

…под лестницей много пыли, и Кэри знает, что ей никак нельзя находиться здесь. Ей вообще не стоит покидать своей комнаты, но там так скучно… на деревне, где Кэри жила раньше, никто и никогда ее не запирал и не запрещал ходить, где только вздумается.

Там было хорошо, и Кэри хотела бы вернуться. Но отец сказал, что она слишком взрослая уже и ей надо учиться быть леди. Кэри не очень понимает, как это, но она постарается, не для себя — для отца.

Она уже знает, что леди носят колючие чулки, даже если не хочется, и не пытаются заворачивать кошку в подол платья. И поэтому руки у них чистые, без царапин.

Леди быть скучно.

И Кэри вновь сбегает. Она видела кошку в саду, под кустом, и еще воробьев, которые слетались, облепляя ветки старого шиповника. Воробьев ловить куда сложнее, а вот кошка… Кэри еще вчера спрятала кусок вареной грудинки. Он немного запылился, но еще был неплох, и Кэри сунула его в рукав. На ткани расплывалось жирное пятно… опять ее заругают, но вдруг удастся пятно оттереть? Потом, после того, как кошка окажется в руках Кэри. Она же не пытается сделать кошке плохо, просто хочет подружиться, а то в этом огромном доме совершенно не с кем дружить! Нянька и та исчезла, впрочем, поэтому у Кэри и получилось выйти.

В доме суета.

И Кэри выглядывает в коридор.

А потом и на лестницу выбирается.

Лестница старая, скрипучая, но Кэри уже знает, какие ступеньки не стоит тревожить. Она крадется, сама с собой играя в прятки, и достигнув подножия, которое стерегут резные статуи, Кэри замирает.

Сколько всего… холл заполонили сундуки и сундучки, шляпные коробки, кожаные чемоданы с золоченой отделкой. И массивные короба. Чехлы с платьями…

— Руды первозданной ради, — раздраженный женский голос заставляет убрать руку — Кэри собиралась потрогать массивный кринолин на кольцах. — Сколько можно возиться?

— Эдганг, никто не виноват, что ты столько всего с собой возишь.

Отец. Он будет недоволен, увидев Кэри здесь.

Отец не раз повторял, что она должна быть послушной девочкой. И Кэри пятится, пятится, пока не добирается до лестницы. А потом оказывается и под лестницей.

— Ты бы предпочел, чтобы я путешествовала голой?

Женщина сердита.

— Я бы предпочел, чтобы ты не путешествовала вовсе.

— О да, конечно…

Шорох юбок. Они касаются паркета и раскачиваются, словно колокол.

— Я буду сидеть в поместье, не мешая тебе развлекаться…

— Эдганг…

— Где она?

— Прекрати. Это всего-навсего…

— Прекратить? — ее голос почти рвется, и Кэри вдруг становится очень-очень страшно. Она приседает на корточки и зажимает уши ладошками. А кусок грудинки выпадает из рукава на подол, оставляя еще одно пятно. — Еще скажи, что я не права.

— Ты права, дорогая, но…

— О, я терпела твоих любовниц, которых ты не давал себе труда скрывать, — женщина останавливается напротив убежища Кэри. И Кэри разглядывает бабочек, вышитых на подоле ее платья. Ткань темно-зеленая, как срез зрелого малахита, а бабочки черные. — Ты приводил их сюда! В мой дом!