Искры гаснущих жил - Демина Карина

Она ему уже не нравится.

И Кэри, прикусив губу, решила, что он ей тоже не симпатичен. Совершенно… правда, рассмотреть его толком не выходит.

Высокий.

И волосы светлые, с легкой рыжиной. А смотрит куда-то поверх ее головы. И губы так зло кривятся…

— Прошу вас, леди, — он подал руку, не принять которую было невозможно. Только рука почему-то была в перчатке, и когда Кэри коснулась ее, муж вздрогнул. На мгновенье показалось, что он руку уберет, совершенно по-детски спрятав за спину, но нет…

— Сколько вам лет? — поинтересовался Брокк.

— Почти шестнадцать.

Он явно хотел что-то сказать, но сдержался.

Шестнадцать?

Да ей по виду и четырнадцати нет. Сущий ребенок.

Высокая. Стройная. Изящная.

Красива, конечно.

Нет некрасивых Высших, и в этой чувствуется порода, несмотря на нечистую кровь. Лицо пока по-детски пухло, особенно щечки, на которых то вспыхивает румянец, то гаснет. Ей страшно и в то же время любопытно. На него посматривает сквозь ресницы, изо всех сил пытаясь этот свой интерес скрыть.

Кэри из рода Лунного железа.

Вот и что с ней делать-то?

— Не следует меня бояться, леди, — сказал Брокк, мысленно проклиная и Стального короля с его идеями, и Одена, который сбежал от высокой чести, предоставив остальным расхлебывать последствия.

И зачем ему жена?

Тем более такая.

Какая?

Пахнущая свежей травой и железной окалиной. С узкой ладошкой, которая дрожит в его руке. С пальцами, что то гладят, то сжимаются, словно она боится эту руку отпустить.

Потеряться.

С высокой, слишком взрослой для нее прической. С платьем нелепого темно-синего цвета, который ей не идет, подчеркивает бледность, какую-то болезненную прозрачность кожи. С белой тонкой шеей… и острыми детскими ключицами. С воротничком, который выглядит колючим, неудобным… со всей этой обманчивой хрупкостью и наивным взглядом. В нем читается страх пополам с обидой.

— Я, — она все же рискнула посмотреть в глаза и шмыгнула носом, — я вас не боюсь.

— И чудесно, — подал голос Стальной король. — В таком случае позволю себе оставить вас. Брокк, надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили. И дашь себе труд подумать над моими словами.

Будто у него есть иной выбор.

Брокк чувствовал, что едва сдерживает гнев. Не на эту девочку, за которой по-хорошему, нет вины. И не на короля — на него сердится бессмысленно. И точно не на Виттара, наблюдавшего за представлением, которое, кажется, изрядно его веселило. На себя. За слабость. За беспомощность. Зависимость.

И за то, что этот брак изначально обречен быть несчастливым.

Память услужливо подобрала десяток причин.

…зимний сад. И стекла оранжереи с морозной росписью. Черный бархат ночи. Россыпь звезд, каких-то неестественно ярких, крупных, словно искусственных. Скамья. Газовый фонарь, отгоняющий темноту, он сам — диковинный цветок на длинном металлическом стебле. В пятне его света снег искрится, и Брокк, считая искры, ждет… снова ждет.

У нее в привычке не обращать внимания на время. И надо бы уйти, он уже начал замерзать, но упрямство заставляет оставаться на месте.

…Лэрдис появится. В конце концов, она всегда появляется.

Минуты летят.

Сад пуст. Вновь пробуждается привычный зыбкий страх, что сегодня она все-таки не придет. Забыла. Не сочла нужным. И рука тянется к карману, в котором лежит ее записка. От бумаги исходит тонкий аромат лаванды. И Брокк готов вдыхать его, согреваясь надеждой.

— Прости, милый, — она появляется, когда надежды почти не остается.

Лэрдис прекрасна, как сама зима, и ей к лицу наряд из темно-синего бархата, рыжим мехом отороченного…

…Кэри надела похожий, но и в нем выглядела ребенком, пожалуй, более ребенком, чем на самом деле являлась.

На плечах Лэрдис белым снегом лежит шубка. Щеки слегка разрумянились, а глаза сияют. Она дарит поцелуй, которого Брокк почти не ощущает, до того холодны ее губы.

— Я немного занята была. Надеюсь, ты не сердишься? — Она касается его щеки и вздыхает: — Мой мальчик совсем замерз.

Брокка злит, что она называет его мальчиком, но льстит, что считает своим.

— Мой, конечно, мой, — она гладит обледеневшую щеку. — Я его никому не отдам.

И снова аромат лаванды. Ей он нравился, и сами невзрачные эти цветы… если, конечно, она не лгала. А лгала она с удивительной легкостью, но тогда Брокку хотелось верить.