Полшага до мечты - Лазарева Ирина

Можно мне сказать? Только без обид, ладно? Ты, Федор Иваныч, мужик правильный, тертый, это сразу видно, об одном прошу, порожняк не гони, не надо. Ну что ты мне здесь плетешь про Афганистан? Может, вас, вояк, еще и за Прагу похвалить? Всем известно, что в Афгане вы облажались. Нашли чем гордиться! «Честно делали свое дело…». Тьфу, уши вянут! Лучше молчали бы в тряпочку о «героизме» своем.

— Виктор! — прикрикнула Анна. — Ты сюда явился память моего отца оскорблять?

— Погоди, Анюта, не кипятись, — спокойно остановил ее Нагатин. — Парень, видать, чего-то не понимает. В голове у тебя, Витек, сплошная каша вперемешку с дерьмом. А ты этой головой вроде думать пытаешься. Справедливость тебя заела, так что ли? Наверно, ты всегда знаешь, кто прав, а кто виноват. А? Объективный ты наш. Ты кто — Господь Бог? Люди постоянно воюют, и каждый уверен, что его дело правое. За каким чертом ты занимаешься самобичеванием? Знаешь что, браток, давай-ка мы будем на стороне своей страны. Я, например, как человек чести служу своей родине. А ты кому? Америке?

Виктор выпучил на него глаза и перестал жевать.

— Скажешь тоже, — пробормотал он. — Предатель я, что ли?

— Ты — чистоплюй, тупой обыватель, помешанный на барахле и жрачке. Наслушался крикунов-обличителей, вышибающих деньгу из таких дураков как ты. Да стоит нам стать слабее, никто моральными изысками заниматься не станет, накинутся всем скопом. Твое дело сопли по животу размазывать, а не судить о том, чего не нюхал; наверняка даже срочной не служил. А посему разговоры твои предательские, в пользу чужих дядей. Буду считать, что сболтнул ты по пьяни, иначе начистил бы тебе морду лица за речи твои поганые.

— Размазня ты, Виктор, — согласился Богданов, — даже грамотную водку пить не умеешь — принял пару рюмок и уже бухой в хлам.

— На посадку, мужики, — вмешался Матвей, — вот и Костя подобрался. Брось, Костян, не нагревайся. Мы батю поминаем, не до свары сейчас.

Нагатин отвлекся на Константина:

— Дурак ты, Костя, мы тебя десять раз уложим, пока ты будешь репу чесать. Пришла тебе охота служить, шел бы в армию, а не бегал халдеем за каждым перцем. Знаю — наверно, он сносно платит. Сам-то себя шибко уважаешь за те деньги?

— С чего это я тупой? — с запозданием обиделся Виктор. — Обыватель — признаю, но умею зарабатывать и позволяю себе содержать охрану. Между прочим, не ворую, заключаю честные сделки, а для этого человеку не только спинной мозг требуется. Зато про вас слышал расхожую фразу: «Настоящий летчик должен быть тупым и храбрым». А? Что скажете?

— Скажу, что дремучий хмырь вроде тебя поймет выражение буквально, тогда как оно всего лишь означает, что летчик должен свято следовать инструкциям, — запальчиво взвился Нагатин. — А если тебя интересуют умственные способности летного состава, то знай, что у высококлассного летчика мгновенная реакция, тонкая координация движений, следовательно — быстрый ум, это тебе не бабло считать с двумя извилинами, о маневренных боях вообще не говорю. Для управления самолетом и выполнения боевых задач нужны основательные технические знания. У нас офицеры образованные, начитанные, хорошо знают английский…

— Будет вам! — властно оборвала Татьяна спорщиков так, как будто имела право указывать всем мужчинам. — Запугали гостей. Думайте лучше, куда их на ночлег пристроить. Ночь на дворе, к тому же набрались оба, за руль садиться нельзя.

— Не-не-не, мы сейчас поедем, — уперся Виктор. — Чего уж вас стеснять. Время — одиннадцать часов, доберемся.

— Пошли, устрою вас в офицерском общежитии, — постановил Нагатин. — Есть там одна свободная комната со всем необходимым.

Аню неприятно задело то, что Татьянин окрик офицеры восприняли как должное, а Константин уставился на молодую женщину с неприкрытым восхищением.

Глядя на Татьяну, белую, налитую, с ярким румянцем во всю щеку, Аня должна была признать, что ее соперница несомненно привлекательна для мужчин, особенно, когда они не ищут в общении с женщиной высоких материй.

Аня почувствовала боль в ладонях и разжала пальцы. Оказалось, что она поранилась ногтями до крови.

Виктор улучил момент и подсел к Анне.

— Анечка, прости меня за тот случай, каюсь день и ночь, я хам, негодяй, — говорил он, покрывая поцелуями обе ее руки, — но и ты войди в мое положение, это был страшный удар для меня, я себя совершенно не контролировал. Любой может сорваться. Клянусь, больше такого никогда не повторится…