Мужчины не ее жизни - Ирвинг Джон

— Вся моя писанина — на уровне журналистики, — с обреченным видом сказал Уим.

Рут поморщилась, услышав свою собственную фразу — она произнесла ее в своей лекции. У нее эта фраза звучала так: «Если ты ничего не можешь выдумать, то вся твоя писанина — обычная журналистика».

— Я не знаю, как сочинить историю! — жалостливым тоном сказал Уим Йонгблуд.

Возможно, он и во спасение души не смог бы написать ни одного предложения, но Рут чувствовала свою ответственность за него. К тому же он был такой хорошенький. У него были густые темно-каштановые волосы, темно-карие глаза, невероятно длинные ресницы и невыносимо гладкая кожа, изящно очерченный нос, сильный подбородок и чувственный рот. И хотя фигура его, на вкус Рут, была хрупковата, это компенсировалось широкими плечами и мощным подбородком, и вообще процесс его роста еще не завершился.

Она начала с рассказа о своем новом романе, о том, как он постоянно изменяется, о том, что именно так и сочиняются истории. Сочинение истории — это не более чем здравый смысл, помноженный на воодушевление. (Рут пыталась вспомнить, где она это прочла — она не была уверена, что придумала это сама.)

Рут даже призналась, что «воображает» Уима в роли молодого героя своего романа. Но это не означает, что у нее с ним будет секс; напротив, она хочет, чтобы он понял, что у нее не будет с ним секса. Ей достаточно фантазировать на этот счет.

Уим сказал ей, что и он фантазировал на этот счет — долгие годы! Один раз он мастурбировал, глядя на ее фотографию на обложке. После этого Рут отправилась в ванную, почистила зубы, надела чистые трусики и футболку. А когда она вышла из ванной — пожалуйста, он, раздетый, лежал в ее кровати.

Она ни разу не прикоснулась к его члену, хотя и чувствовала, как он упирается в нее, когда они обнимают друг друга; ей было хорошо обниматься с этим мальчиком. И он был ужасно вежлив в том, что касалось мастурбации, по крайней мере в первый раз.

— Я просто не могу без этого, — сказал он ей. — Вы позволите?

— Хорошо, — сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

— Нет, чтобы видеть вас, — умоляющим голосом сказал он. — Пожалуйста…

Она повернулась лицом к нему, один раз поцеловала в глаза, в кончик носа, но не в губы. Он так пожирал ее глазами, что Рут почти поверила, будто ей снова столько же лет, сколько ему. И ей было легко представить себе, что то же самое происходило между ее матерью и Эдди О'Харой. Эдди не рассказывал ей об этом, но Рут читала все романы Эдди. Она прекрасно знала, что Эдди не выдумал сцены мастурбации; бедный Эдди почти ничего не мог выдумать.

Когда Уим Йонгблуд кончил, веки у него дрогнули, и тогда Рут поцеловала его в губы, но это был короткий поцелуй — смущенный парнишка побежал в ванную. Прибежав назад в кровать, он так быстро уснул, положив голову ей на грудь, что она подумала: я вполне могла бы сделать это и своей рукой!

Потом она решила, что поступила правильно, не поспособствовав его облегчению. Если бы она сделала это, то совершённое уже было бы похоже на секс между ними. Рут с иронией отметила, что ей приходится составлять собственные правила и выдумывать собственные определения. Интересно, спрашивала она себя, приходилось ли ее матери прибегать к подобным ограничениям и регламентациям с Эдди. Если бы у Рут была мать, оказалась бы она в нынешней своей ситуации?

Она только раз стянула простыню, чтобы посмотреть на спящего мальчика. Она могла бы смотреть на него всю ночь, но даже это она должна была ограничивать и регламентировать. Это был прощальный взгляд — и довольно целомудренный, с учетом обстоятельств. Она решила, что больше не позволит Уиму залезть к ней в постель, а рано утром Уим еще больше укрепил ее в этом решении. Думая, что она спит, он снова мастурбировал рядом с ней, на этот раз осторожно просунув руку ей под футболку и крепко ухватив одну из ее грудей. Она притворялась, что спит, когда он побежал в ванную. Козлик!

Она повела его в кафе завтракать, а оттуда они отправились в так называемое «литературное» кафе на Кловенирсбургвал выпить еще кофе. «Де Энгелбевардер» оказалось темноватым заведением с попукивающей собакой, спавшей под одним из столиков; за немногими столиками, куда проникал свет из окон, пили пиво пять-шесть английских футбольных болельщиков. Их сверкающие синие футболки восхваляли один из сортов английского лагера, а когда в кафе входили и присоединялись к ним очередные два-три их товарища, они в качестве приветствия исполняли куплет воодушевляющей песни. Но даже эти отрывистые громкие песнопения не могли разбудить собаку или остановить ее попукивание. (Если «Де Энгелбевардер» отвечал представлениям Уима о «литературном» кафе, то Рут вовсе не хотелось бы увидеть то, что он называл низкопробным баром.)

Утром Уим, казалось, был уже не столь удручен своим творческим провалом. Рут решила, что достаточно осчастливила его и больше в его помощи не нуждается, — ее исследования в этой области можно было считать законченными.

— Какие «исследования»? — спросил молодой человек у зрелой писательницы.

— Так.

Рут помнила, какой шок испытала, прочтя, что Грэм Грин, будучи студентом Оксфорда, экспериментировал с русской рулеткой — самоубийственной игрой с револьвером. Эти сведения потрясли ее представления о Грине как о писателе, который, как никто другой, умеет контролировать себя. Во время этой опасной игры Грин был влюблен в гувернантку своей младшей сестры, которая была на двенадцать лет старше юного Грэма и уже обручена.

Если Рут Коул могла представить себе молодого поклонника вроде Уима Йонгблуда, играющего из-за нее в русскую рулетку, то где у нее была голова, когда она вместе с Уимом отправилась в квартал красных фонарей и наугад обратилась сначала к одной, а потом к другой проститутке с предложением разрешить им посмотреть на ее работу с клиентом? Хотя Рут заранее объяснила Уиму, что она ставит этот вопрос гипотетически, — что на самом деле она не хочет видеть проститутку за этим действием (действиями), — те женщины, с которыми разговаривали Рут и Уим, либо не понимали, либо намеренно неверно интерпретировали это предложение.

Доминиканки и колумбийки, которых больше всего было в окнах и дверях в районе Аудекерксплейн, не вызывали доверия у Рут, потому что она сомневалась в их достаточном владении английским — вполне обоснованно; Уим подтвердил, что нидерландский они понимали еще хуже. В открытых дверях на Аудекеннисстег стояла высокая сногсшибательная блондинка, но она не говорила ни по-английски, ни по-нидерландски. Уим сказал, что она — русская.

Наконец они нашли проститутку-тайку в подвальной комнате на Барндестег. Это была плотного сложения женщина с обвислыми грудями и с брюшком, но у нее было удивительное лунообразное лицо, плотоядный рот и большие красивые глаза. Поначалу могло показаться, что она сносно владеет английским, — она провела их по лабиринту подвальных комнат, где целая деревня тайских женщин с пристальным любопытством вглядывалась в них.

— Мы хотим только поговорить с ней, — неубедительно проговорил Уим.

Грудастая проститутка провела их в тускло освещенную комнату, в которой не было ничего, кроме двуспальной кровати, застланной оранжево-черным покрывалом с изображением рычащего тигра. В центре кровати, как раз на открытой пасти тигра, частично закрывая ее, лежало зеленое полотенце, все в разводах и чуть помятое, словно плотно сложенная проститутка только несколько минут назад встала с него.

Все комнаты, выходящие в подвальный коридор, были разделены перегородками, не доходящими до потолка, и через эти тонкие перегородки из более ярко освещенных комнат свет проникал в полутемные. Стены задрожали, когда проститутка опустила в дверном проеме бамбуковую занавеску, под которой Рут увидела шлепающие по коридору босые ноги других проституток.

— Какую вы хотите смотреть? — спросила тайка.

— Нет, мы не этого хотим, — сказала ей Рут. — Мы хотим у вас узнать, какие у вас были случаи с парами, которые платили вам, чтобы вы разрешили им посмотреть за вами с клиентом. — Спрятаться в комнате было негде, и потому Рут спросила: — И как вы это делаете? Куда вы можете спрятать того, кто хочет посмотреть?

Плотная тайка разделась. На ней было облегающее оранжевое платье из какого-то тонкого материала. На спине имелась молния, которую она быстро расстегнула, потом скинула штрипки с плеч и, поведя талией, вывернулась из платья, которое сползло на пол. Не успела Рут произнести и полслова, как тайка заголилась.

— Вы можете сидеть на этой стороне кровати, — сказала она Рут, — а я лягу с ним с другой стороны.

— Нет… — снова начала Рут.

— Или вы можете стоять, где захотите, — сказала ей тайка.

— А если мы оба захотим смотреть? — спросил Уим, но это только больше запутало проститутку.