Фаворитка месяца - Голдсмит Оливия

– Неплохо, – сказала Май, когда пошла рекламная пауза.

– Я тоже так думаю, – согласилась Джан.

Но хорошо ли настолько, чтобы стать популярной? Было ли оно слишком хорошим? Дойдет ли оно до зрителей? Да, Марти делал серьезную заявку на открытие новой эпохи в истории телешоу, но в то же время он не стеснялся бессовестно эксплуатировать молодость и сексуальность актрис.

Работа одной камерой, съемка именно фильма, а не видео, подобный показ трюков, съемки большей частью на натуре, а не в павильоне, удивительные спецэффекты – все это казалось правильным. Она знала, что съемка каждого эпизода стоила более миллиона долларов. Первые одиннадцать миллионов были затрачены не зря.

Ну что ж, ей нечего было сердиться. Шоу получилось классным. Но все же было немного грустно, что она и Май сидели здесь в темноте. Джан подумала: будет ли кто-нибудь из тех, кого она знает, смотреть это шоу, например, люди из Нью-Йорка или даже ее приятели по средней школе из Скьюдерстауна.

Зазвонил телефон. Она взглянула на Май.

– Никто не знает номер моего домашнего телефона, – сказала она. Это было не совсем точно: Майкл Маклейн знал, и Сай, и Марти. Май пожала плечами. Телефон зазвонил вновь. Джан потянулась за трубкой.

– Ты великолепна. И такое же шоу. Но в нем ты лучше всех. – Это был голос Сэма. Джан почувствовала, что ее рука, державшая трубку, задрожала.

– Спасибо, – с трудом выдавила она из себя.

– Это Сэм Шилдз. Надеюсь, что я первый поздравил тебя, а также первый, кто предлагает тебе новую работу.

Джан посмотрела на Май. Заметила ли Май, как она нервничала? Она сделала глубокий вдох. Говорил ли он серьезно тогда, на террасе в доме у Эйприл? Или же это была просто очередная глупая приманка?

– Ты заинтересована? – спросил он. – Это перепостановка «Рождения звезды». Я думаю, ты идеально подходишь на главную женскую роль. Как ты на это смотришь?

– Позвони моему агенту, Саю Ортису, – смогла сказать ему Джан. – Я хотела бы посмотреть сценарий, а потом мы сообщим тебе.

– Ты говоришь прямо как настоящая звезда! – засмеялся Сэм. – Я обработаю Сая завтра утром. И учти, это лишь черновой вариант. Я могу делать лучше.

– Я это учту, – сказала она и бросила трубку на рычаг аппарата.

Лайла сидела в темноте в своем прибрежном доме, на втором этаже в пустой комнате, выходившей на Тихий океан. Эта комната когда-то была спальней Нади. В ней Надя умерла. Надя Негрон, исполнительница главной роли в первой постановке «Рождения звезды». Если быть точным, то комната была не совсем пустая. Вдоль ее стен Лайла поставила свечи – черные свечи – почти всех размеров. Сейчас все они горели. Пожертвование. Даже двойное пожертвование. Поскольку сейчас Лайла хотела – очень хотела – две вещи: чтобы продолжилось шоу «Три четверти» и чтобы она получила роль в фильме «Рождение звезды».

На стене висела одна полка, из которой Лайла устроила нечто вроде алтаря. За исключением этого, комната была пустой. На алтаре была фотография Нади, еще две свечи в серебряных подсвечниках, тарелочка с дымящимся благовонием и видиокассета с фильмом «Рождение звезды», в котором играла Тереза. Поскольку Лайла уже слышала о новой постановке, у нее не было другой цели, кроме как заполучить там главную роль Лайла встала и поклонилась изображению Нади. Потом зажгла свечку, сняла ее с алтаря и пошла по комнате, зажигая одну свечку за другой. Сегодня вечером Лайла хотела вызвать дух Нади. Ей очень хотелось, чтобы ее мать посмотрела «Три четверти» и испытала зависть. Ей хотелось, чтобы премьера «Трех четвертей» получила хороший рейтинг. Ей хотелось, чтобы Эйприл Айронз посмотрела это шоу. Ей хотелось, чтобы Сэм Шилдз включил ее в съемочную группу фильма «Рождение звезды».

Лайла лежала плашмя на полу, лицом уткнувшись в голый кафель и простерев руки в стороны. Она произносила лишь одну молитву: «Чего бы это ни стоило. Чего бы это не стоило».

Шарлин выключила телевизор и повернулась к Дину, который сидел рядом с ней на полу и доедал остатки воздушной кукурузы.

– Ну, что скажешь?

– Шарлин, ты хороша. Действительно хороша.

– В самом деле? Ты действительно так считаешь?

– Конечно. – Она заметила, что он замялся.

– Но… Ну…

– Говори.

– Все-таки это шоу послабее чем «Энди Гриффит».

Моника Фландерс сидела рядом со своим китайским мопсом на обитой атласной парчой роскошной кровати с балдахином. Но заметьте, не просто какой-то кровати с балдахином, а на той, когда-то принадлежащей Жозефине – тогда, когда она была еще простой девушкой с одного из островов в Вест-Индии. Разумеется, что она, Моника, всю ее переделала, но ее «происхождение» по-прежнему много значило для нее. Это была кровать женщины, которая благодаря красоте и уму поднялась до положения императрицы. Женщины, похожей на нее.