Фаворитка месяца - Голдсмит Оливия

– Ара, мистер Сагарьян, позвольте мне все объяснить! – Голос Лайлы стал деревянным из-за охватившей ее паники.

– Нет нужды ничего объяснять. Я все прекрасно понимаю. Но я не стану помогать вам по двум причинам. Вы подвергаете опасности мои очень старые и добрые отношения с одной из моих самых главных звезд. Это во-первых. А во-вторых, вы недооцениваете меня! – Теперь Ара не отнимал ото рта носовой платок, поскольку слюновыделение усилилось. – Учитывая эти причины, мисс Кайл, считайте себя счастливой, что я просто выгоняю вас из своего кабинета, а не из бизнеса вообще. – Старик нажал на кнопку, и дверь кабинета мгновенно открылась.

– Мисс Бредли, проводите мисс Кайл к лифту. И еще, мисс Бредли, мисс Кайл больше никогда не будет назначаться встреча со мной. Наша совместная деятельность закончена. – Ара Сагарьян развернулся в кресле к окну и взял телефонную трубку. Лайла молча последовала за мисс Бредли. Когда они подошли к лифту, двери открылись, и девушка вошла в кабину.

– Мне очень жаль, мисс Кайл, – проговорила мисс Бредли. – Я всегда очень любила вашу маму.

Двери лифта закрылись.

В пустой кабине Лайла закрыла лицо руками и разрыдалась.

25

Если вам нужен город, в котором вы хотите затеряться, то нет ничего лучше Нью-Йорка. Мери Джейн поняла, что здесь удивительно легко исчезнуть из предыдущей жизни, превратившись в мираж. Почти все время она проводила в одиночестве. Это были дни бесконечных прогулок, когда ничего не покупаешь, ничего не ешь, ни с кем не разговариваешь, и, кроме комнаты, нет места, которое можно назвать домом. «Но, – снова и снова говорила себе Мери Джейн, – нужно время, если хочешь чего-то нового. Что же легче: родить или родиться?» Она общалась также с воспоминаниями. Вспоминала, как они смеялись вместе с Нейлом, делали покупки вместе с Молли, вспоминала и о Сэме. Его она не могла забыть. Казалось, чем дольше разлука, тем больше Мери Джейн думает о нем. И о том, как он направил ее на «Джек, Джилл и компромисс», о репетициях и о начале дела. Как Сэм говорил, как он смотрел. Может быть, оттого, что Мери Джейн было так одиноко, воспоминания приобретали все большую силу. Она голодала, занималась упражнениями, предпринимала одну операцию за другой, и все эти одинокие занятия было трудно выносить. Но на этом Мери Джейн училась. Она научилась тому, что, оказывается, можно перенести почти все, и можно добиться почти всего намеченного, если придерживаться единственной цели. Она не думала о том, чтобы кого-то встретить, найти друзей, получить роль, выбрать наряд, покупать книги или просто хорошо питаться. Мери Джейн сосредоточилась только на совершенствовании своего тела и на том, что таким образом она должна была стать красавицей. И если одиночество в Нью-Йорке иногда даже душило ее, то все же благодаря ему она не отвлекалась.

К третьей операции Мери Джейн немного расслабилась. Доктор Мур объяснил ей, что рубцов видно не будет. Мери Джейн уже не так боялась операции, но синяки, кровоподтеки и опухоль после нее страшили, и женщина долгое время избегала зеркал. Это было слишком жутко. Ну и, конечно, надо было себя убедить. Это поможет хирургу лучше понять, как расположить кожу на лице. Брюстер Мур рассказывал ей об этом, она знала это, но не знала, каково ей будет видеть лица-маски, слышать, как трещит кость или как гудит сверло. Но Мери Джейн решилась идти вперед, к своей цели, и уже были какие-то признаки прогресса. Теперь она свободно могла носить шестой номер, а груди стали острыми и дерзко торчали под блузкой. Правда, Мери Джейн еще оставалась сама собой. Она знала, что хуже будет оральная операция. Это уже не просто какая-то там неприятность. Тут Мери Джейн потребовала перкодан и получила его. Вытащили восемь зубов: четыре зуба мудрости и четыре совершенно здоровых рядом – чтобы оставить пространство во рту для остальных улучшений.

– Не то чтобы у вас слишком большие зубы, – говорил доктор Клейман, – но рот у вас очень маленький.

– Слышала бы вас моя бабушка, – проворчала Мери Джейн, вспоминая, что ее всегда называли большеротой. Зубы болели, челюсть была вся разворочена, сначала ее восстанавливал доктор Мур, а потом Клейман, мастер ортодонтоза. По крайней мере, уже не одну неделю Мери Джейн не могла есть и потеряла еще девять фунтов. Теперь, когда нечем было заняться, она, задерживая дыхание, могла пересчитать себе ребра. Итак, Мери Джейн приняла перкодан и залезла на неудобную гостиничную койку, после чего стала постукивать по ребрам, пока не отпустила боль. И тогда она забылась тяжелым сном. Хуже зубной боли был электролиз. Француз Мишель работал над ее волосами и бровями, по плану доктора Мура выжигая корни волос тонкой иглой, которую он приставлял к ее лбу. Это была мука, а запах заставлял зажимать нос.