Фаворитка месяца - Голдсмит Оливия

– Сэм, не уходи. Не уходи, пока мы не разобрались во всем. Сэм подошел к двери и взялся за ручку.

– Меня это не касается. Разбирайся во всем сама. И хватит визжать.

– Ублюдок! – закричала Мери Джейн. – Ты всегда так поступаешь. Началось с выяснения моих переживаний, а закончилось тем, что я – просто карга, которая выгоняет тебя из дома!

– Как ни странно, у меня тоже есть нервы, – спокойно сказал Сэм.

– О да, ты не понят здесь, поэтому идешь к Бетани, так?

Сэм остановился, постоял без движения, не снимая по-прежнему руки с дверной ручки.

– Ну вот, Мери Джейн. Ты заходишь слишком далеко. Ты на самом деле чертова параноичка!

Он вышел и хлопнул дверью.

Мери Джейн уставилась на старую, обшарпанную дверь. Сэм так сильно хлопнул ею, что замок вывалился из паза.

– О, черт! – сказала она сквозь слезы так тихо, что никто не услышал ее слов.

9

Лайла открыла глаза, пытаясь разглядеть часы в полумраке плотно зашторенной комнаты для гостей. Маленькие светящиеся цифры показывали 11:17. Девушка присмотрелась и увидела на циферблате буквы «д.п.». Вся комната была обтянута шелком и походила на какой-то шатер из «Тысячи и одной ночи», картину дополняли седла для верблюдов и медные лампы.

Лайла лежала и пыталась собраться с мыслями. Перед ее глазами всплыл сон. Она напряглась, чтобы еще раз осознать происшедшее, но почувствовала лишь ужас и отогнала воспоминания.

Дни и ночи слились в один опаляющий ожог, боль прерывалась лишь благословенной темнотой сна. Девушка повернула голову и ощутила кожей, что подушка ее влажна. Должно быть, она плакала во сне. Лайла поднесла руку ко лбу. Какой сегодня день? Вторник? Среда? Как давно она здесь?

Семь, восемь, нет, девять дней. Девять дней назад она приехала к тетушке Робби, покинув материнский дом. Перед глазами всплыла картина – Кэвин, на столе… Опять голову пронзила дикая боль. Воспоминания о звериных стонах наслаждения, срывавшихся с его губ, дополнили картину. Лайлу затошнило и чуть не вырвало.

Послышалось какое-то странное жужжание. Оно доносилось с дальнего конца одноэтажного современного дома, построенного тетушкой Робби для себя в каньоне Бенедикта. Звук становился все громче, он приближался. Потом жужжание замерло, и Лайла услышала, как тетушка Робби повернул ручку перед тем как открыть дверь. Это должен был быть сам Робби. Жозе, слуга, обычно оставлял поднос с завтраком за дверью.

– Лишь страдание напоминало мне, что я жива!

Эти слова Робби пропел низким глубоким голосом и тут же вкатился в комнату. На уровне груди он держал лакированный китайский поднос с завтраком. Тетушка Робби резко остановился перед маленьким столиком с медными гвоздиками. Он поставил на него поднос и отдернул шторы, наполнив комнату солнечным светом, а затем опять запел строчку из песни Карли Симсон.

– Лишь страдание напоминало мне, что я жива!

– Заткнись и убирайся вон, – прорычала Лайла.

– Ладно, ладно, дорогая, девять дней уже прошли. Девять дней – вполне достаточный срок, чтобы оплакать человека, – как учит Господь.

С удивительной грацией Робби сел верхом в седло, его расшитый цветами розовато-лиловый кафтан обвился вокруг ног и закрыл ролики, которые он носил постоянно.

– Это делает меня очень легким, – объяснил он как-то Лайле. Тетушка Робби улыбнулся.

– Ну же, я попросил Жозе приготовить это специально для тебя!

Робби налил в чашку густой черный кофе из маленького антикварного русского самовара. Он клялся, что самовар был ему подарен его первым любовником, потомком низложенных Романовых.

– Лайла? – спросил педик и сделал паузу.

Ответа не последовало, тетушка Робби наклонился, взял молоточек и ударил в медный гонг, к которому тот был привязан. Девушка вскочила.

– Послушай, подружка, убирайся!

Тетушка Робби уронил чашечку лиможского фарфора на медный поднос.

Голова у Лайлы от звона гонга разболелась еще сильнее.

– Не делай этого больше, тетушка Робби. Не делай этого, пожалуйста!

– Ну-ну. Не надо хныкать. Пора нам и поболтать немного. – Он взбил подушки и устроился поудобнее на диване. Голос Робби смягчился: – Подойди и сядь рядом с твоей старой, но по-прежнему привлекательной тетушкой.

Лайла вздохнула, села и с усилием передвинулась на подушках. Это было так скверно, что она не выдержала, упала и, спрятав лицо в ладони, разрыдалась.

– Робби, я не могу больше вынести этого ни минуты.