Французская жена - Берсенева Анна

Впрочем, на этот раз времени на такие вот неясные размышления не было. Мама сразу принялась готовить, а Мари – помогать ей. По дороге они остановились на площади, где по утрам всегда бывал рынок, и купили зелень; ее Мари и мыла теперь в большом сите.

Мама тем временем сбивала в фаянсовой миске яичные желтки и сахар для торта. А в углу кухни стояла еще одна миска – с серебристыми сардинками. Старый месье Кристоф принес их сразу, как только увидел, что ставни дома уже открыты.

Мамина семья покупала у него свежую рыбу, еще когда и мама была ребенком, и месье Кристоф – самым молодым рыбаком в Кань-сюр-Мер.

Сардинки предстояло почистить и приготовить. А готовить так быстро и легко, как мама, Мари не умела, поэтому она полностью погружена была в свое занятие – в мытье салатных листьев.

– Я не хотела бы, чтобы у тебя внутри оставалось что-то невысказанное, – вдруг сказала мама. – Не стоит держать в себе вопросы, лучше задать их прямо.

– Какие вопросы? – спросила Мари. Но тут же поняла, что глупо делать вид, будто она не понимает, что мама имеет в виду, и проговорила: – Да, я не решалась…

– Ну так решись. О чем ты хотела меня спросить?

Мама смотрела на нее своим прямым внимательным взглядом. Мари любила этот взгляд – он казался ей не просто внимательным, а еще и очень красивым. Она вообще любила маму и гордилась, когда кто-нибудь говорил, что они похожи. Этого невозможно не заметить! Мама брюнетка с серыми глазами, и Мари тоже. И может быть, когда Мари вырастет, то научится делать все не медленно и рассеянно, как сейчас, а так же быстро и элегантно, как мама. Ну конечно, она научится не быть рассеянной, ведь мама наделила ее ясностью разума.

Это папа так про них с мамой говорит, а значит, так оно и есть, потому что папа умнее всех на свете.

Впрочем, что это такое, ясность разума, Мари понимала не очень. Разве разум может быть каким-то другим, а не ясным?

– Так о чем? – повторила мама.

Наверное, ей показалось, что Мари все еще не решается спросить. Но это было совсем не так.

– Я хотела узнать, почему ты думаешь, что папа не влюбился в тебя с первого взгляда, – сказала Мари. – Знаешь, мама, мне показалось, что ты думаешь, будто он вообще в тебя не влюблялся. Мне показалось или ты правда так думаешь?

– Я правда так думаю, – сказала мама.

Мари оторопела. Она ожидала, что мама возразит ей, может быть, даже рассмеется, скажет, что у нее в голове, как обычно, крутятся странные фантазии. И вдруг – такой ответ…

– Но, может быть, тебе просто показалось? – пробормотала Мари.

И сразу же поняла, что это глупое предположение. Мама и папа женаты уже семнадцать лет – Мари родилась у них не сразу. И, конечно, они знают друг друга даже лучше, чем каждый из них знает самого себя.

Впрочем, и свою дочь мама знала не хуже, чем себя.

– Ты разумная девочка, Мари, – сказала она. – Мне кажется, ты не из тех, кто не решается увидеть очевидное из-за страха перед жизнью.

– У меня нет страха перед жизнью, – кивнула Мари.

– Вот именно. Поэтому я думаю, что ты правильно меня поймешь. Когда мы познакомились с твоим папой, он был погружен в глубокое горе. Его русская семья, жена и дочь, остались в СССР, и он не знал даже, живы ли они, но понимал, что, во всяком случае, никогда их не увидит.

Конечно, Мари знала, что у папы в молодости была другая семья и что она осталась в России. Но почему так получилось, папа никогда не говорил, и она не расспрашивала об этом ни его, ни маму. Может быть, потому, что та его русская дочка была теперь даже не просто большая, а совсем взрослая – однажды Мари высчитала, что ей должно быть уже больше тридцати лет, – и эта разница между ними казалась ей не просто разницей в годах, а настоящей пропастью. Да и Россия была чем-то вроде другой планеты… В общем, она никогда не думала, что на отношения ее родителей как-нибудь влияет папина прежняя русская семья.

– И вот в этом состоянии глубокого горя, – продолжала мама, – он познакомился со мной. А я до знакомства с ним была просто наивная девочка, которая с рождения считала, что мир устроен исключительно разумно и оптимистично, и которую даже война в этом не разубедила. И вдруг эта девочка осталась одна, потому что ее родители умерли, будто в страшной сказке, в один день. Они умерли от пневмонии, – напомнила мама.

– Я знаю, – кивнула Мари.

– Одним словом, я была растеряна и подавлена, и папа сразу это почувствовал.

– Ты думаешь, что он только пожалел тебя, а не полюбил? – спросила Мари.

– Не только. Конечно, он умеет сочувствовать, как немногие умеют. Но по отношению ко мне тогдашней… Он почувствовал, что я так же одинока, как он, в этом было все дело. Да, у меня остались родственники, но это была всего лишь дальняя родня из двух семейств, к которым принадлежали мои покойные родители, и дальняя не столько даже по крови, сколько по душе. Никого близкого у меня не осталось, и когда я это осознала, то меня охватило такое отчаяние, словно вместо сердца у меня в груди пропасть. И точно такая же пропасть была в груди у него. Вот и все. – Мама улыбнулась. – Когда он сказал мне, что если бы мог пойти со мной к алтарю, то сделал бы это, – был вечер, я только что поправилась после бронхита, мы впервые вышли прогуляться вдвоем к пирсу, – я не знала, что на это ответить.

– Почему? – спросила Мари. – Потому что хотела непременно пойти к алтарю?

Несмотря на потрясение, которое вызвали в ее душе мамины слова, она спросила об этом с любопытством. Как интересна, оказывается, была жизнь ее родителей! А ей-то казалось, что у них все обыкновенно…

– Не только поэтому, – ответила мама. – Я ничего тогда не понимала в жизни, и мне казалось, что людей может соединить только неземная любовь, а если такой любви нет, то им не надо быть вместе.

– Но разве это не так?

Сама Мари думала именно так, и ей было непонятно, почему сейчас мама говорит о себе тогдашней с почти снисходительной улыбкой.

– Ты думаешь точно так же, как я тогда. – Все-таки мама угадывала ее мысли без усилия, хотя все школьные подружки говорили, что по лицу Мари невозможно догадаться, что у нее в голове. – Видно, так и должна думать девочка. Что ж, надеюсь, жизнь у тебя сложится не менее счастливо, чем она сложилась у меня. Нет, моя дорогая, не только неземная любовь соединяет людей на земле. Если они чувствуют, что вместе им по каким бы то ни было причинам лучше, чем порознь, то это немало. Очень немало! Именно это я и поняла в ту ночь, которую провела в раздумьях. Я знала, что твой отец вряд ли влюблен в меня, хотя бы потому, что пора его сильных чувств прошла. И не знала, влюблена ли в него сама. Я была тогда слишком подавлена одиночеством, чтобы переживать такое романтическое чувство, как влюбленность. И никогда оно не связывалось в моем сознании с таким взрослым мужчиной, как он. Да что там взрослым – он казался мне тогда просто старым! Я ведь была обыкновенной веселой девчонкой и в качестве объекта для влюбленности могла себе представить только мальчишку-одноклассника, но никак не ровесника своего покойного отца.