Французская жена - Берсенева Анна

В его голосе звучал мальчишеский восторг.

«А я не думала, что когда-нибудь услышу восторг в твоем голосе, – подумала Мария. – Мне казалось, ты очень несчастлив».

Дрова в камине почти догорели.

– Вы побудете немного одна? – спросил Феликс. – Я схожу за дровами.

– Ну конечно, – улыбнулась Мария. – Я прекрасно справлялась с этим домом, пока все не стало совсем уж экстремально. Догадаться про амосовские печи я, конечно, не могла.

– Завтра я починю генератор, – сказал Феликс. – Сейчас у меня вряд ли получится: слишком темно, – добавил он, помолчав.

Мария поняла, отчего было это молчание. Он не знал, может ли остаться здесь до завтра.

– Но где вы собираетесь найти дрова? – спросила она. – На холмах, конечно, есть лес, но туда сейчас вряд ли можно добраться. Там все обледенело, и ветер.

– Я вернусь через полчаса, – сказал он, надевая куртку.

Когда за ним закрылась дверь, Мария поняла, что жить без него она не может. Не потому, что не умеет сама растапливать амосовские печи, – по другой причине.

Она потерла виски краями ладоней.

«Это бред какой-то. Это уже даже не грабли, а просто бред. Я не знаю о нем ничего. Ничего! Я видела его три раза в жизни. Нет, четыре. На четвертый раз я переспала с ним на столе в гостиной. Теперь, увидев его пятый раз в жизни, я боюсь умереть, если он не вернется через полчаса. Что это, если не бред?»

Феликс вернулся через пятнадцать минут. Вид у него был веселый.

– У вас за домом свалило здоровенное дерево, – сообщил он. – Ветром сломало как щепку – старое было. Я напилил веток, но надо вернуться, распилить ствол. Пилу я у вас в кладовке взял, ничего? Дрова, конечно, сырые, но отличные.

– Но, наверное, нельзя просто так забрать себе это дерево? – смутилась она.

– Мария, – сказал он, – сделать это вам сам Бог велел.

Она не удержалась и рассмеялась. Невозможно было удержаться, услышав такую сентенцию!

– Не знаю, что Бог велел мне, – сказала Мария. – Но моя бабка, графиня Мадлен де Ламар, сделала бы это без малейших сомнений и собственными руками, я уверена.

– Это граб, – сказал Феликс. – Если б он не мокрый был, то его вообще не распилить бы. Когда сухой, он твердый, как железо. Так что собственными руками у вас вряд ли получится.

– Да, графиня крепче, чем я, держала жизнь в руках, – снова засмеялась Мария.

– Но как же вы сюда добрались?

– До Ниццы уже ходит поезд.

– Но от Ниццы к нам не ходит сейчас ничего.

– От Ниццы к вам и пешком недалеко.

– Так вы шли пешком?! Боже мой, Феликс, я думала, вас кто-то подвез! Нет, летом это приятная прогулка, конечно. Но сейчас… Дорога, я думаю, превратилась в сплошной лед. И ветер с моря. Ведь это шквальный ветер!

– Мария, вы так ужасаетесь, что я начинаю чувствовать себя Робертом Скоттом. Это не соответствует действительности. Французская Ривьера даже и зимой не похожа на Северный полюс. Я в самом деле приятно прогулялся. Фляжку коньяка по дороге выпил.

– От вас не пахнет коньяком.

– Я закусил мускатным орехом.

Они замолчали. Мария хотела спросить, зачем он шел сюда пешком. Но глупо было спрашивать его об этом.

«Простите меня», – было первое, что он сказал, когда ее увидел.

– Вода, наверное, уже согрелась, – сказала Мария, поднимаясь с маленькой скамеечки, на которой сидела перед камином.

Вода в двух ведрах, которые Феликс отыскал в сарае, грелась на огне. Ведра стояли в камине на подставках, которые он согнул из толстой проволоки.

Мария и не подозревала, сколько полезных вещей хранится в ее доме. Все они ожили в его руках.

– Я проверю топку, – сказал Феликс, вставая со второй такой же скамейки. – А вы пока ванну примите. Не ванну, вернее, а ведро.

Ведра с горячей водой он отнес в ванную, а сам пошел в подвал. Мария стояла у двери ванной и слушала его шаги. Ей казалось, что их можно слушать бесконечно.

Но все же надо было раздеться, поскорее вымыться и освободить ванную для Феликса. Что бы он ни говорил о неутомительной пешей прогулке, но понятно же, что все тело гудит у него сейчас от усталости.

Она развела горячую воду холодной и встала в ванну. Все-таки дом не прогрелся полностью: то ли гениальная отопительная система была слишком старой, то ли ее было недостаточно. Мария ежилась, поливая себя водой. Но все равно вымыться почти по-человечески после суточного перерыва было приятно.

Она вытерлась, нырнула в махровый халат.

Феликс стоял под дверью ванной. Открыв дверь, Мария чуть не ткнулась лбом в его грудь. Она остановилась. Полушага не было между ними.

– Извините, я заставила вас ждать, пока выйду, – проговорила Мария.

– Я не ждал, пока вы выйдете. Я хотел зайти туда к вам. Я страшно вас хочу, Мария. Я вас обидел, я понимаю, и не надо бы мне сейчас так говорить. Но я… не знаю, как по-другому это назвать.

В его голосе прозвучала растерянность. Мария никогда не слышала, чтобы его голос звучал так. Да, наверное, это растерянность.

Свечи уже почти догорели, и он стоял перед нею, держа в руке лишь один короткий полуогарок. Перемены в его лице происходили так стремительно, что казались мучительными. Но, возможно, все это только свечные отблески, их игра.

– Что ж, вы правы, сейчас не время для кокетства, – сказала Мария. – Хотя вас, возможно, в прошлый раз разочаровало именно его отсутствие.

Она положила руки Феликсу на плечи и поцеловала его. Все-таки от него пахло коньяком, но только вот так, целуясь, можно было почувствовать этот запах.

Голова у нее закружилась так, как будто бы она сама пила сейчас этот коньяк.

– Меня… не разочаровало… – Он задыхался, губы у него дрожали. – Я совсем не потому… Простите меня, ну пожалуйста!

Он произнес это с таким отчаянием и сжал ее в объятьях так крепко, что Мария вскрикнула. Феликс отпрянул от нее.

– Я чувствую, что нельзя тебе со мной, собой всем это чувствую, физически, и умом знаю, а не могу, Мария, не могу… Всего меня к тебе тянет, клонит!.. – выдохнул он.

Мария прижалась щекой к его груди. Сердце его билось так гулко, так стремительно и прерывисто, что она испугалась.

– Пойдем, – сказала она. – Я помогу тебе помыться.

Кажется, это отчаяние, причину которого она так и не поняла, вымотало его. Он позволял делать с собою все с беспомощностью ребенка.

Мария почувствовала, что, когда он снимает с себя одежду, его плечи дрожат, как будто его охватывает какая-то необъяснимая слабость.

Она помогла ему снять свитер: руки у него бессильно падали.

– Феликс… Тебе плохо? – спросила она почти испуганно.

– Нет, – шепнул он. – Нет-нет.

Мария сняла халат, встала рядом с Феликсом в ванну. Она и раньше видела, что он высокий, но теперь, когда они стояли голые, прижавшись друг к другу, ей показалось, что он просто огромный.