Французская жена - Берсенева Анна

В том, что Нинка обрадуется возможности встречать Рождество с ее сыном, Полин, видимо, была уверена тоже.

– Ладно, возьму его с собой, – сказала Нинка. – То-то старушки повеселятся!

Все-таки она почувствовала некоторую растерянность от необходимости сообщить Жан-Люку, что Рождество он проведет не с мамой и даже не дома. И где, кстати, подарок для него от мамы?

В углу мастерской стояла искусственная елка. Она была украшена странноватыми игрушками, но никакого подарка под ней не наблюдалось. Вполне возможно, что Полин не успела или забыла его купить. А свой подарок, непедагогичный пистолет, стреляющий водой, Нинка уже успела подарить заранее, и Жан-Люк уже успел превратить свою комнату в болото, паля из него направо и налево.

Она решила, что самое правильное будет не разводить сопли.

– Вот что, – сказала Нинка, когда Жан-Люк вышел из своей детской в мастерскую, в которой Полин и работала, и принимала гостей, и обедала, в общем, жила полной жизнью. – Мы с тобой будем праздновать Рождество вместе.

– У-о-и-и!.. – издал радостный вопль мальчишки.

– Но при одном условии, – тут же уточнила Нинка.

– При каком? – насторожился он. – Я не лягу спать в десять часов!

– Ляжешь, когда захочешь. Но мы с тобой все-таки пойдем в гости.

Тут Жан-Люк наконец сообразил, что в квартире не хватает толпы и шума.

– А где мама? – спросил он.

– Мама за тобой прямо туда и придет.

Только сказав это, Нинка подумала, что любовь с видом на кладбище может ведь растянуться и на более долгий срок, чем рождественская ночь.

«Ладно, будет хлеб – будет и песня», – решила она.

Эту оптимистичную бессмыслицу она слышала от мамы. Та даже, кажется, рассказывала, что это было написано в какой-то советской книжке, да Нинка позабыла, в какой.

Неизвестно, что собирался ответить Жан-Люк, но тут в прихожей раздался звонок.

– Это мама! – завопил мальчишка.

– Мама придет позже, – осадила его Нинка.

Совершенно незачем ему настраиваться на то, что все равно не сбудется. Так он еще и Санта-Клауса собственной персоной потребует!

Выйдя в прихожую, она обнаружила, что дверь на лестничную площадку не только не заперта, но еще и распахнута настежь. Нинка вспомнила, что часто заставала дверь квартиры Фламель именно в таком виде. Наверное, Жан-Люк вслед за своей мамой был уверен, что так оно и должно быть, а потому не закрыл ее и на этот раз.

«Ну, я и сама же сколько раз ключи в Москве теряла», – подумала Нинка.

Почему-то воспоминание о собственной безалаберности показалось ей сейчас не слишком приятным. Но почему, сообразить она не успела.

По лестнице поднимался гигантский человек. От того, что кожа у него была очень смуглая, он казался еще больше – занимал просто весь лестничный проем, вот какой.

– Вы к кому? – спросила Нинка.

Не ответив, человек ступил на лестничную площадку перед квартирой. Он выглядел так зловеще, что Нинка чуть не захлопнула дверь прямо у него перед носом. Может, и надо было захлопнуть, но было уже поздно. Отодвинув Нинку в сторону – разве что не ногой, как кошку какую-нибудь, – человек вошел в прихожую. Ей ничего не оставалось, как войти тоже.

Не сняв куртку, он направился из тесной прихожей в глубь квартиры.

– Вы к кому, месье? – повторила Нинка уже погромче.

Гость обернулся, смерил ее презрительным взглядом и, не удостоив ответом, скрылся за дверью мастерской. Нинка последовала за ним.

Конечно, к Полин может прийти кто угодно, и она вовсе не обязана знать всех ее гостей в лицо, но этот мрачный гигант почему-то вызвал у нее тревогу. Оно-то, может, и не ее дело – квартиру она сторожить ведь не подряжалась. Но Жан-Люк…

– Жан-Люк! – наконец подал голос этот странный визитер.

Голос у него оказался хриплый и глухой, как будто в его груди помещалась пустая бочка. Он улыбнулся во весь огромный рот, но лицо его от этого приобрело не радостное, а, как показалось Нинке, какое-то зверское выражение.

Жан-Люк смотрел на гостя с невероятным изумлением. Нинка никогда еще не видела, чтобы у этого мальчишки было такое растерянное лицо. Он был парнем неунывающим и лихим – хоть историю с рыжим котом вспомнить. Но теперь у него даже рот открылся, Нинке показалось, испуганно.

– Папа?.. – пробормотал Жан-Люк.

– Я пришел за тобой, – прогудел гигант. – Мы едем домой, в Марокко.

Растерянность Жан-Люка длилась ровно до той минуты, когда он это услышал.

– Я не хочу в Марокко! – закричал он так громко, что качнулась разноцветная бумажная птица, висящая на длинной леске. – Я не поеду! Мой дом здесь!

С этими словами Жан-Люк, как заяц, отпрыгнул от гостя и бросился к дверям, ведущим из мастерской в детскую. По дороге он задел елку, и она упала с громким звоном. Разлетелись игрушки.

Пожалуй, заяц, пытающийся удрать от медведя в закрытом помещении, имел бы больше шансов на успех.

Гигант протянул руку и схватил мальчишку за шиворот. Тот завопил так, что леска с птицей должна была бы на этот раз вообще лопнуть.

– Я тебе уже говорил, что не поеду! – кричал Жан-Люк. – И мама тебе сказала! И мамин адвокат! У тебя нет документов, что ты мой папа! Мама меня родила для себя, а не для тебя!

Видимо, Полин посвятила ребенка во все тонкости его появления на свет.

– Мы сделаем для тебя новые документы! – рявкнул папаша. – А твоя мать шлюха, она не должна воспитывать моего сына! Я предупреждал ее, что все равно отберу тебя!

Все это он излагал, держа Жан-Люка за шкирку, как щенка. Акцент у него был такой сильный, что Нинка едва разбирала смысл его слов. Но и без слов было понятно, что он полон решимости осуществить свое намерение.

Мальчишка рвался и вертелся у папаши в руках, но не мог вырваться из его железного захвата.

Все это выяснение отношений заняло минуту, не больше. В следующую минуту великан приподнял Жан-Люка повыше и, по-прежнему держа его за ворот рубашки, двинулся к выходу из мастерской.

Тут Нинка, оторопевшая было от таких событий, наконец сообразила, что находится не в африканских трущобах, а в центре Парижа и что совсем не обязана молча наблюдать весь этот беспредел. Орать тоже, впрочем, было бы бесполезно. Вон, Жан-Люк так орет, как у нее в жизни не получится, а что толку?

Но стоило ей только подумать об этом, как ее охватила такая ярость, что даже в глазах потемнело! Нинка ощутила себя настоящей фурией или как там учили по античной истории? Эринией! Голова при этом, к собственному ее удивлению, заработала четко, как часы.

Она подпрыгнула и схватилась за длинную резную палку, висящую рядом с бумажной птицей. Палка эта, украшенная диковинным орнаментом, служила для того, чтобы открывать окно на крыше: Полин с сыном жила в мансарде. Нинка сорвала палку с крючка, за который та была зацеплена на оконной раме, и бросилась вслед за великаном. Тот не успел еще выйти из мастерской, потому что Жан-Люк как раз в этот момент изловчился и лягнул его в пах.