Ревнивая печаль - Берсенева Анна

«Ого! – подумала Лера. – Не так-то прост бизнесмен Коля».

Впервые она посмотрела на Вику с искренним интересом.

– Что же еще он сказал? – спросила она.

– Да вот именно, что больше ничего… Как будто споткнулся. Ладно, говорит, спи – тебе это неинтересно! А что я могу на это сказать? – Вика едва не плакала, взволновавшись рассказом. – Я же и правда ничего в этом не понимаю. Он много такого говорит, на что мне и сказать-то нечего. Он, например, раньше, когда только начинал бизнесом заниматься, книги издавал. Говорит, они Сенеку издали и еще кого-то – я забыла… А теперь он иномарки продает, у него по всей Москве магазины, и в провинции тоже есть. Его бывшие компаньоны очень ругали, когда он книжный бизнес бросил – говорили, он что-то лучшее предал… А он говорит, что на книгах вообще нельзя деньги делать: они не для этого предназначены. А машины как раз предназначены для продажи, и он, значит, занимается тем, что естественно.

– Ты очень хорошо запомнила, – сказала Лера, чтобы как-то прервать взволнованный Викин рассказ и немного успокоить ее. – По-моему, ты напрасно думаешь, будто ничего не понимаешь.

– Да просто у меня память хорошая, – не согласилась Вика. – Особенно на то, что он говорит. А ответить мне нечего. Киваю только, вид делаю, да ведь он все равно понимает…

– Не переживай, – решительно сказала Лера. – Не так уж это важно, понимаешь ты его или нет. У тебя есть другие достоинства, и он за них тебя ценит. Все у вас будет хорошо, вот увидишь!

– Правда? – обрадовалась Вика. – Ты действительно так думаешь?

Действительно Лера так не думала. Она хорошо себе представляла, что в любой момент возлюбленный автоторговец Коля может встретить женщину поумнее, которая будет знать, как успокоить его комплексы, и сможет на равных беседовать с его институтскими приятелями, а не только накрывать на стол и украшать компанию, как цветок в вазе. Но ведь может и не встретить – зачем же беспокоить Вику?

– Действительно, действительно, – сказала она. – А почему тебе, кстати, так уж мое мнение интересно?

Это она добавила, для того чтобы переключить Викино внимание на какую-нибудь менее болезненную тему.

– Ну, почему… Ты умная, образованная – вон какие книжки читаешь. – Вика кивнула на «Художников русского зарубежья», лежавших на Лерином одеяле. – И ты ведь не как жена здесь лежишь, правда? В смысле, что у тебя свое дело, свои деньги – значит, жизненный опыт есть.

Лера не выдержала и рассмеялась. Они с Викой поговорили еще о чем-то, требующем жизненного опыта, – кажется, о послеродовой депрессии, – потом зазвонил Лерин телефон, и она поболтала немного с Аленкой, потом Вика щебетала по телефону со своим Колей…

И только потом, когда Вика уже уснула, Лера поняла, отчего вдруг появилась в ней самой смутная тревога.

«А я? – подумала она. – Я-то сама, со всей своей образованностью и жизненным опытом, – что я понимаю в Митиной жизни?»

Прозрачный, непроницаемый купол, отделяющий Митю от нее, снова представился ей – и Лера постаралась отогнать от себя эти мысли.

Конечно, смешно было бы сравнивать Митю с бизнесменом Колей, и их с Лерой отношения ничего общего не имели с тем, о чем рассказывала Вика. И все-таки…

Лера думала об этом и раньше, с тех самых пор, как жизнь так неожиданно и так неотменимо привела ее к Мите. Она знала, что совсем не похожа теперь на себя прежнюю – ту девочку, которую Митя знал с детства и, как он однажды сказал, любил всю жизнь.

Той девочке все было интересно – живопись итальянского Возрождения, могила царя Леонида под Фермопилами, да мало ли что еще! Она постоянно была чем-то занята, ее воображение постоянно было чем-то поглощено, и, наверное, этого нельзя было не заметить со стороны и этим трудно было не восхититься.

Теперь этого не было; Лера ничуть не обольщалась на свой счет. Была работа, которую она выполняла с удовольствием, были заботы по дому – не слишком обременительные и не требующие особой самоотдачи. Но все это не настолько поглощало всю ее душу…

Даже читала она теперь иначе, чем в детстве и юности. Тогда ее оторвать было невозможно от книг, она проглатывала их с невероятной скоростью, выискивая все новые и новые в неисчерпаемой гладышевской библиотеке, – и каждая из них заставляла ее восхищаться, печалиться, напряженно думать и примерять ее к собственной жизни.

Теперь же, когда Лера читала, ей бывало более или менее интересно, книги по-прежнему будоражили ее ум и воображение. Но ни одна не могла бы заставить ее не спать ночами…

И что она – такая, какою стала – могла значить теперь для Мити?

Лера понимала, что спрашивать его об этом бесполезно. Скорее всего, он улыбнется, даже засмеется, скажет что-нибудь поддразнивающее – и все равно не ответит. И она не спрашивала, гнала от себя необъяснимую тревогу.

Вылежавшись в больнице месяц, Лера решила, что больше ей здесь делать нечего. Палатный врач, правда, считал, что лучше бы еще подстраховаться. Но Лера горячо уверяла его, что и дома будет исключительно лежать, – и врач не слишком настаивал на своем.

Кончилось лето с его изматывающей жарой, ничего у нее больше не болело, голова не кружилась, в животе не тянуло – к чему было терять здесь время? Да и «Московский гость», от которого она как-то отвлеклась за своими заботами, требовал ее присутствия. Тем более что на этот раз Лера собиралась уйти в декрет по-человечески – не так, как это было с Аленкой, когда ее увезли в роддом прямо из офиса.

Поэтому она ожидала только Митиного возвращения, чтобы отправиться наконец домой. Митя уже давно уехал вместе с оркестром – сначала в Казань, потом на фестиваль в Зальцбург, а потом в европейское турне; теперь он был в Амстердаме.

Лера дни считала до его возвращения. И потому, что по нему соскучилась, и потому, что хотелось поскорее выбраться из опостылевшей больницы. А главное, мальчик уже начал толкаться у нее внутри, и она представляла, как Митя положит руку ей на живот, как вздрогнут его пальцы…

Телефон зазвонил ночью, и в его звоне была тревога, как во всяком ночном звонке. Вика давно уже выписалась, Лера была в палате одна и не сразу проснулась, слыша во сне назойливые звонки. Да и когда проснулась, схватила трубку – не сразу поняла, почему слышит Аленкин голос.

Аленка звонила ей часто и, конечно, могла позвонить для того, чтобы сообщить, как похоже нарисовала кошку. Но не ночью же!

– Киска, что случилось? – спросила Лера, стараясь не напугать ребенка тревожными интонациями.

– Мама, бабушка заболела! – услышала она в трубке. – Я проснулась, пошла в туалет, а она мне сказала, что ей плохо… А теперь она так лежит… Мама, я боюсь!