Серебряная ива - Ахматова Анна Андреевна

• Распахнулась атласная шубка…
• Не сердись на меня, голубка,
• Не тебя, а себя казню.
• Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
• Театральные арапчата
• Затевают опять возню.
• Как парадно звенят полозья
• И волочится полость козья.
• Мимо, тени! Он там один.
• На стене его тонкий профиль —
• Гавриил или Мефистофель
• Твой, красавица, паладин?
• Ты сбежала ко мне с портрета,
• И пустая рама до света
• На стене тебя будет ждать —
• Так пляши одна без партнера.
• Я же роль античного хора
• На себя согласна принять…

• Ты в Россию пришла ниоткуда,
• О, мое белокурое чудо,
• Коломбина десятых годов!
• Что глядишь ты так смутно и зорко? —
• Петербургская кукла, актерка,
• Ты, один из моих двойников.
• К прочим титулам надо и этот
• Приписать. О, подруга поэтов!
• Я – наследница славы твоей.
• Здесь под музыку дивного мэтра,
• Ленинградского дикого ветра
• Вижу танец придворных костей.

* * *

• Оплывают венчальные свечи,
• Под фатой поцелуйные плечи,
• Храм гремит: «Голубица, гряди!..»
• Горы пармских фиалок в апреле
• И свиданье в Мальтийской Капелле,
• Как проклятье в твоей груди.

* * *

• Дом пестрей комедьянтской фуры, —
• Облупившиеся амуры
• Охраняют Венерин алтарь.
• Спальню ты убрала, как беседку.
• Деревенскую девку-соседку —
• Не признает веселый скобарь.
• И подсвечники золотые,
• И на стенах лазурных святые —
• Полукрадено это добро.
• Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
• Ты друзей принимала в постели,
• И томился дежурный Пьеро.

• Твоего я не видела мужа,
• Я, к стеклу приникавшая стужа
• Или бой крепостных часов.
• Ты не бойся, дома не мечу,
• Выходи ко мне смело навстречу, —
• Гороскоп твой давно готов.

III

• Были святки кострами согреты.
• И валились с мостов кареты,
• И весь траурный город плыл
• По неведомому назначенью
• По Неве, иль против теченья, —
• Только прочь от своих могил.
• В Летнем тонко пела флюгарка
• И серебряный месяц ярко
• Над серебряным веком плыл.

• И всегда в тишине морозной,
• Предвоенной, блудной и грозной,
• Потаенный носился гул.
• Но тогда он был слышен глухо,
• Он почти не касался слуха
• И в сугробах Невских тонул.

* * *

• Кто за полночь под окнами бродит,
• На кого беспощадно наводит
• Тусклый луч угловой фонарь —
• Тот и видел, как стройная маска
• На обратном «Пути из Дамаска»
• Возвратилась домой не одна!
• Уж на лестнице пахнет духами,
• И гусарский корнет со стихами
• И с бессмысленной смертью в груди
• Позвонит, если смелости хватит,
• Он тебе, он своей Травиате,
• Поклониться пришел. Гляди.
• Не в проклятых Мазурских болотах…
• Не на синих Карпатских высотах…

• Он на твой порог…

• Поперек…

• Да простит тебе Бог!

* * *

• Это я – твоя старая совесть —
• Разыскала сожженную повесть
• И на край подоконника
• В доме покойника
• Положила и на цыпочках ушла.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

• Все в порядке; лежит поэма
• И, как свойственно ей, молчит.
• Ну, а вдруг как вырвется тема,
• Кулаком в окно застучит?
• И на зов этот издалека
• Вдруг откликнется страшный звук —
• Клокотание, стон и клекот…
• И виденье скрещенных рук.

Ночь 26 декабря 1940 г.

Ленинград

РЕШКА (Intermezzo)^[40]

• Мой редактор был недоволен,
• Клялся мне, что занят и болен,
• Засекретил свой телефон…
• Как же можно! три темы сразу!
• Прочитав последнюю фразу,
• Не понять, кто в кого влюблен.

• Я сначала сдалась. Но снова
• Выпадало за словом слово,
• Музыкальный ящик гремел.
• И над тем надбитым флаконом,
• Языком прямым и зеленым,
• Неизвестный мне яд горел.

• А во сне все казалось, что это
• Я пишу для кого-то либретто,
• И отбоя от музыки нет.
• А ведь сон – это тоже вещица!
• «Soft embalmer»,^[41] Синяя птица.
• Эльсинорских террас парапет.^[42]

• И сама я была не рада,
• Этой адской арлекинады
• Издалека заслышав вой.
• Все надеялась я, что мимо
• Пронесется, как хлопья дыма,
• Сквозь таинственный сумрак хвой.

• Не отбиться от рухляди пестрой!
• Это старый чудит Калиостро
• За мою к нему нелюбовь.
• И мелькают летучие мыши,
• И бегут горбуны по крыше,
• И цыганочка лижет кровь.

• Карнавальной полночью римской
• И не пахнет, – напев Херувимский
• За высоким окном дрожит.
• В дверь мою никто не стучится,
• Только зеркало зеркалу снится,
• Тишина тишину сторожит.

• Но была для меня та тема,
• Как раздавленная хризантема
• На полу, когда гроб несут.
• Между помнить и вспомнить, други,
• Расстояние, как от Луги
• До страны атласных баут.

• Бес попутал в укладке рыться…
• Ну, а все же может случиться,
• Что во всем виновата я.
• Я – тишайшая, я – простая,
• – «Подорожник», «Белая стая» —
• Оправдаться? Но как, друзья!?

• Так и знай: обвинят в плагиате…
• Разве я других виноватей?..
• Правда, это в последний раз…
• Я согласна на неудачу
• И смущенье свое не прячу
• Под укромный противогаз.

• Та столетняя чаровница
• Вдруг очнулась и веселиться
• Захотела. Я ни при чем.
• Кружевной роняет платочек,
• Томно жмурится из-за строчек
• И брюлловским манит плечом.

• Я пила ее в капле каждой
• И, бесовскою черной жаждой
• Одержима, не знала, как
• Мне разделаться с бесноватой.
• Я грозила ей звездной палатой
• И гнала на родной чердак,

• В темноту, под Манфредовы ели,
• И на берег, где мертвый Шелли
• Прямо, в небо глядя, лежал,
• И все жаворонки всего мира
• Разрывали бездну эфира
• И факел Георг держал,

• Но она твердила упрямо:
• «Я не та английская дама
• И совсем не Клара Газюль,
• Вовсе нет у меня родословной,
• Кроме солнечной и баснословной,
• И привел меня сам июль».

1941. Январь.