Сорок пять - Дюма Александр

Он очень хорошо знал привычки господина де Майена, и у него имелись причины торопиться, которые он совсем не считал нужным объяснять г-ну Никола Пулену.

Во всяком случае, он добежал, задыхаясь и весь в поту, до дворца Сен-Дени как раз в тот момент, когда герцог и герцогиня переговорили о важных делах и г-н де Майен прощался с сестрой, чтобы, освободившись, поехать к той даме, живущей в Сите, на которую имел основание жаловаться Жуаез.

Основательно обсудив прием короля и план десяти, брат и сестра убедились в следующем: король ничего не подозревал, и напасть на него становилось день ото дня все легче.

Самое важное было организовать отделения Лиги в северных провинциях, пока король не оказывал помощи брату и совсем пренебрегал Генрихом Наваррским.

Из этих двух врагов следовало бояться только герцога Анжуйского с его потаенным честолюбием; что же касается Генриха, то через хорошо осведомленных шпионов было известно, что у него три или четыре любовницы и он совершенно поглощен любовными делами.

– Париж подготовлен, – громко говорил Майен, – но союз с королевской семьей придает силу политикам и подлинным роялистам; надо подождать ссоры между королем и его союзниками; непостоянный характер Генриха, несомненно, очень скоро приведет к разрыву. А так как нас ничто не торопит, – продолжал говорить Майен, – подождем.

– А я, – тихо говорила герцогиня, – нуждалась в десятке людей, рассеянных по всем кварталам Парижа, чтобы поднять Париж после намеченного мною удара; я нашла этих десять человек, и мне больше ничего не нужно.

Только они успели произнести – один свой монолог, другая свои замечания в сторону, – как внезапно вошел Мейнвиль с сообщением, что Борроме хочет говорить с герцогом.

– Борроме! – удивленно сказал герцог. – Кто это?

– Монсеньер, – ответил Мейнвиль, – это тот, кого вы мне послали из Нанси, когда я просил у вашей светлости направить ко мне одного умного человека, а другого – деятельного.

– Я вспоминаю, я вам ответил, что у меня есть человек, обладающий обоими качествами, и послал вам капитана Борровилля. Разве он переменил имя и теперь зовется Борроме?

– Да, монсеньер, он переменил в имя и форму; его зовут Борроме, и он монах монастыря святого Иакова.

– Борровилль – монах?

– Да, монсеньер!

– Почему же он стал монахом? Дьявол, наверно, здорово веселится, если узнал его под рясой.

– Почему он монах?

Герцогиня сделала Мейнвилю знак молчать.

– Вы это узнаете позже, – продолжал тот, – это наша тайна, монсеньер, а пока что послушаем капитана Борровилля или брата Борроме, как вам угодно.

– Да, тем более что этот визит меня беспокоит, – сказала г-жа Монпансье.

– Признаюсь, и меня тоже, – ответил Мейнвиль.

– Тогда впустите его, не теряя ни минуты, – добавила герцогиня.

А герцог колебался между желанием выслушать посланца и боязнью не попасть на свидание с любовницей.

Он смотрел на дверь и на стенные часы.

Дверь открылась, на часах пробило одиннадцать.

– А, Борровилль, – сказал герцог, который, несмотря на дурное настроение, не был в силах удержаться от смеха, – как вы перерядились, мой друг.

– Монсеньер, я действительно неважно себя чувствую в этом чертовском обличье; но раз нужно, значит, нужно, как говорил герцог Гиз-отец.

– Во всяком случае, не я напялил на вас эту рясу, Борровилль, – сказал герцог, – поэтому прошу вас на меня не обижаться.

– Нет, монсеньер, это госпожа герцогиня; но я на нее не сержусь, раз это нужно, чтобы услужить ей.

– Хорошо, спасибо, капитан; ну а теперь что вы хотели сообщить нам в такой поздний час?

– То, что я, к сожалению, не мог сказать вам раньше, монсеньер, так как у меня на руках было все аббатство.

– Ну, хорошо, теперь говорите.

– Господин герцог, – сказал Борровилль, – король посылает помощь герцогу Анжуйскому.

– Ба! – ответил Майен. – Это старая песня; нам ее поют уже три года.

– О да! Но на этот раз, монсеньер, я даю вам проверенные сведения.

– Гм! – сказал Майен, вскинув голову, как лошадь, встающая на дыбы. – Как это проверенные?

– Сегодня, то есть ночью, в два часа, господин де Жуаез уехал в Руан. Он должен сесть на корабль в Дьеппе и отвезти в Антверпен три тысячи человек.

– Ого! – воскликнул герцог. – И кто вам это сказал, Борровилль?