Сорок пять - Дюма Александр

Эту тележку тащили два быка, и ее сопровождал крестьянин.

Эрнотон остановил погонщика, которому, как только он его увидел, очень захотелось бросить тележку и спрятаться в кусты, и рассказал, что произошло сражение между гугенотами и католиками; в этом сражении пятеро погибли, но двое еще пока живы.

Хотя крестьянин и опасался ответственности за доброе дело, которого от него требовали, но еще больше, как мы уже сказали, был он напуган воинственным видом Эрнотона. Поэтому он помог молодому человеку перенести в свою тележку сначала г-на де Майена, а затем солдата, лежавшего с закрытыми глазами, хотя и неизвестно, был ли он по-прежнему в обмороке.

Оставалось пять трупов.

– Сударь, – спросил крестьянин, – эти пятеро католики или гугеноты?

Эрнотон, видевший, как крестьянин в страшную минуту перекрестился, ответил:

– Гугеноты.

– В таком случае, – сказал крестьянин, – не будет ничего дурного в том, что я обыщу этих безбожников, не правда ли?

– Ничего дурного, – ответил Эрнотон, который предпочитал, чтобы их наследником явился нужный ему крестьянин, чем первый случайный прохожий.

Крестьянин не заставил Эрнотона повторять дважды и обшарил карманы трупов.

Мертвые, видимо, получали порядочное жалованье, когда были живы, так как после окончания операции морщины на лбу крестьянина разгладились. Приятное чувство, охватившее его тело и душу, заставило его сильнее подхлестывать быков, чтобы побыстрее приехать в хижину.

В конюшне этого доброго католика, на удобной соломенной подстилке, г-н де Майен очнулся. Боль при тряске во время переезда не могла привести его в себя, но от свежей воды, омывшей рану, выступило несколько капель ярко-красной крови, герцог открыл глаза и посмотрел на все окружающее с вполне понятным изумлением.

Как только г-н де Майен открыл глаза, Эрнотон отпустил крестьянина.

– Кто вы, сударь? – спросил Майен.

Эрнотон улыбнулся и спросил:

– Вы меня не узнаете, сударь?

– Узнаю, – ответил герцог, нахмурившись, – вы тот, кто пришел на помощь моему врагу.

– Да, – ответил Эрнотон, – но я также и тот, кто помешал вашему врагу убить вас.

– Должно быть, это так, раз я живу, – сказал Майен, – конечно, если только он не счел меня мертвым.

– Он уехал, зная, что вы живы, сударь.

– Но он, по крайней мере, считал мою рану смертельной?

– Не знаю, но, во всяком случае, если бы я не воспротивился, он нанес бы вам рану, уже наверняка смертельную.

– Но тогда, сударь, почему же вы помогли убить моих людей, а затем помешали этому человеку убить меня?

– Очень просто, сударь, и я удивляюсь, что дворянин, а вы мне кажетесь дворянином, не понимает моего поведения. Случай привел меня на дорогу, по которой вы ехали, я увидал, что несколько человек напали на одного, я защищал того, кто был один; потом, когда этот храбрец, на помощь к которому я пришел, – так как, кто бы он ни был, сударь, но этот человек храбрец, – когда этот храбрец, оставшись один на один с вами, нанес вам решающий удар, тогда, увидев, что он может злоупотребить победой и прикончить вас, я помешал этому своей шпагой.

– Значит, вы меня знаете? – спросил Майен, испытующе глядя на него.

– Мне нет надобности знать вас, сударь, я знаю, что вы ранены, и этого мне достаточно.

– Будьте искренни, сударь, – настаивал Майен, – вы меня знаете?

– Странно, сударь, что вы не хотите меня понять. Я не нахожу, что благородней убить одного беззащитного, чем напасть на одного проезжего всемером.

– Но вы же понимаете, что на все могут быть причины.

Эрнотон поклонился, но не ответил.

– Разве вы не видели, что я скрестил свою шпагу один на один с этим человеком?

– Да, это правда, я видел.

– Этот человек – мой смертельный враг.

– Я верю этому, так как он сказал мне то же самое про вас.

– А если я выздоровлю?

– Это меня не касается, вы будете делать все, что вам заблагорассудится, сударь.

– Вы считаете меня тяжело раненным?

– Я смотрел вашу рану, сударь, и хотя она серьезна, но не смертельна. Лезвие соскользнуло по ребрам, как мне кажется, и не проникло в грудь. Вздохните, и, я думаю, вы не почувствуете никакой боли в легких.

Майен с трудом вздохнул, но не почувствовал боли внутри.

– Это правда, – сказал он, – а люди, которые были со мной?

– Мертвы, за исключением одного.