Сорок пять - Дюма Александр

Господин д'Эпернон сделал угрожающий жест.

– Луаньяк, – сказал он, – вы сейчас же отведете господина де Карменж в тюрьму.

– В таком случае, – улыбаясь, сказал Карменж, – я не смогу передать герцогине де Монпансье письмо, которое я привез, во всяком случае, пока я нахожусь в тюрьме; но как только я выйду…

– Если вы из нее выйдете вообще, – сказал д'Эпернон.

– Я выйду из нее, сударь, если вы не прикажете меня там убить, – сказал Эрнотон с решимостью, становившейся все более холодной и непреклонной по мере того, как он говорил, – да, я из нее выйду, стены не так крепки, как моя воля. Так вот, монсеньер, как только я выйду…

– Что же вы тогда сделаете?

– Я буду говорить с королем, и король мне ответит.

– В тюрьму! В тюрьму! – зарычал д'Эпернон, теряя всякое самообладание. – В тюрьму, и отнять у него письмо!

– Никто до него не дотронется! – воскликнул Эрнотон, отскочив назад и вытащив из нагрудного кармана дощечки де Майена; я разорву это письмо в куски, раз я могу его спасти только такой ценой; и господин герцог де Майен одобрит мое поведение, а его величество мне простит.

И действительно, молодой человек в своем честном сопротивлении уже собирался разъединить две части драгоценной обложки, когда чья-то рука мягко удержала его руку.

Если бы его удерживали резко, нет сомнения, что молодой человек постарался бы еще скорее уничтожить письмо, но, видя, что с ним поступают вежливо, он остановился, оглянулся и воскликнул:

– Король!

Действительно, король, выходя из Лувра, только что спустился с лестницы, он слышал конец спора, и его королевская рука остановила руку Карменжа.

– Что случилось, господа? – сказал он голосом, которому, если хотел, умел придавать выражение королевской повелительности.

– Случилось, сир, – воскликнул д'Эпернон, не давая себе труда скрыть свой гнев, – случилось, что этот человек, один из числа ваших Сорока пяти, хотя теперь он уже не будет в их числе, которого я послал от вашего имени следить за герцогом Майенским, пока он будет в Париже, последовал за ним до Орлеана и там получил от него письмо, адресованное госпоже де Монпансье.

– Вы получили от господина де Майена письмо к госпоже де Монпансье?

– Да, сир, – ответил Эрнотон, – но господин герцог д'Эпернон не говорит, при каких обстоятельствах.

– Ну, хорошо! И где же это письмо? – спросил король.

– В этом и причина спора, сир. Господин де Карменж наотрез отказывается мне его дать и хочет отнести его по адресу, что доказывает, как мне кажется, что он плохой слуга.

Король посмотрел на Карменжа.

Молодой человек опустился на одно колено.

– Сир, – сказал он, – я – бедный дворянин, но человек чести. Я спас жизнь вашего посланца – его хотели убить герцог Майенский и шесть его приверженцев, но, приехав вовремя, я способствовал повороту судьбы в его пользу.

– А во время сражения ничего не случилось с герцогом де Майеном? – спросил король.

– Он был ранен, сир, и даже тяжело.

– Так! – сказал король. – А потом?

– Потом, сир?

– Да.

– Ваш посланец, у которого, мне кажется, имеются особые причины ненавидеть герцога Майенского…

Король улыбнулся.

– Ваш посланец, сир, хотел прикончить своего врага; может быть, у него было на это право, но я подумал, что в моем присутствии, в присутствии человека, чья шпага принадлежит вашему величеству, эта месть будет походить на политическое убийство и…

Эрнотон колебался.

– Продолжайте, – сказал король.

– И я спас герцога Майенского от вашего посланца, как я спас вашего посланца от герцога Майенского.

Д'Эпернон пожал плечами, Луаньяк закусил свой длинный ус, а король оставался бесстрастным.

– Продолжайте, – сказал он.

– Господин де Майен, у которого остался только один спутник, а пятеро других уже были убиты, господин де Майен, повторяю, оставшийся только с одним спутником, не захотел с ним расстаться и, не зная, что я принадлежу вашему величеству, доверился мне и поручил отвезти письмо своей сестре. Вот это письмо; я вручаю его вашему величеству, сир, чтобы вы могли располагать им, как располагаете мной. Моя честь мне дорога, сир; но с момента, когда у меня есть гарантия королевской воли, моя совесть спокойна, я отказываюсь от своей чести, она в хороших руках.

Эрнотон, по-прежнему на коленях, протянул дощечки королю.