Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

– Пусть ее снимают черти в аду, – сказал хорунжий. – Если сумеют!

Они попятились под прицелом трех ружей, а отойдя на дюжину шагов, повернулись и скрылись в темных зарослях. Засядько, провожая их взглядом, услышал уважительное от старого запорожца:

– У тебя настоящая женщина!

– Я всегда хотел в жены ту, – ответил Засядько медленно, – кто идет не за мужем, а рядом.

Он повернулся, хотел поблагодарить, но старый запорожец уже скрылся в темноте, ушел вместе с казаками.

Оля сказала шепотом:

– Что теперь?

Он посмотрел на серпик, что приблизился к краю неба. На востоке начала сереть полоска, но звезды еще горели ярко, непривычно крупные, блистающие. Еще перекликались ночные птицы, но чувствовалось, что ночь уже на исходе.

– Надо соснуть пару часов, – решил он. – Утром выводим ракеты на ударные позиции!

Она смотрела пристально. Наконец ее губы тронула понимающая усмешка. Если это тишь да гладь, если это как раз дни, когда ничего не происходит, то каковы же те, другие дни?

Утром Засядько придирчиво осматривал позиции, где Балабуха расставил ракетчиков у шестиствольных установок. Он сам выбирал эти позиции, Балабухе не так уж много осталось и сделать, но за всеми нужен глаз да глаз. Сколько сражений было проиграно, когда слишком надеялись на помощников? Судьба Наполеона под Ватерлоо тому примером.

За спиной остались неповоротливые осадные орудия, даже полевая артиллерия, где вся ударная мощь состояла из пушек, отлитых по его чертежам.

Похоже, Рагулину тоже не спалось. Засядько с неудовольствием увидел, как председатель военного совета с огромной свитой обходит позиции, придирается к тому, как начищен кивер, как нафабрены усы гренадеров, и гораздо меньше обращает внимание на расстановку орудий.

Завидев генерала-ракетчика, Рагулин величаво изменил маршрут, пошел в его сторону. Засядько слышал, как бурчал за его спиной Балабуха, уже и младшие офицеры знали настоящую цену сиятельному князю.

– Я велел начинать общий штурм через час, – сообщил Рагулин. – Но вы не видите ничего странного?

Засядько посмотрел по сторонам:

– В жизни много странного. Что вы имеете в виду?

Рагулин побагровел, но сдержался, за каждым словом и движением следят десятки глаз, сказал саркастически:

– А вам не кажется, что ваши орудия прекратили бомбардировку?

– Верно, – восхитился Засядько. – Как вы хорошо все подмечаете, Иван Сергеевич!

За спиной Рагулина послышались невольные смешки. Он повысил голос:

– Прошу вас объяснить свои действия.

– Я велел прекратить стрельбу.

– Почему?

– Сейчас, ваше сиятельство, вступят в бой ракетчики.

С холма было видно, как Балабуха перебегает от одной установки к другой, проверяя готовность. Засядько поморщился: поручик занимался не своим делом. Пришлось послать адъютанта с напоминанием, что в его распоряжении двадцать три командира. Пусть учится командовать!

Двадцать три ракетные установки нацелились на крепость, двадцать три офицера из ракетной роты встали с запальными фитилями, ожидая сигнала. Триста рядовых ракетчиков спешно готовили к следующему залпу фугасные ракеты. Вместе с зажигательными их было подготовлено три тысячи двести двадцать две штуки!

– Начнем! – сказал Засядько и подал знак фейервер­керу.

Взлетела сигнальная ракета. Все двадцать три офицера поднесли фитили к зажигательным шнурам. Грохнуло и раскололось небо. Даже рассвет померк перед ослепительной лавиной огня! Свист врезался в уши, заставил побледнеть и втянуть голову в плечи. Замерли в тревожном ожидании плотные ряды солдат: через несколько минут они ринутся с лестницами на неприступные дотоле стены, но многие ли переживут это утро?

Над Варной взметнулось зарево пожаров. Погода стояла жаркая, безветренная, черные столбы дыма от горящих зданий поднимались до облаков.

– Впечатляюще, – пробормотал Рагулин.

– То ли еще будет, – пообещал Засядько.

– Будете стрелять еще?

– Да.

– Мы сами изжаримся в огне…

– Смотрите!

В рядах русских войск послышались ликующие крики. Над бастионами Варны появились белые флаги. Они трепетали, хотя ветра не было: то ли от потоков воздуха, вызываемых огнем, то ли у защитников дрожали руки.

Быховский бросился обнимать друга. Тот вывернулся и позвал адъютанта.

– Немедленно передай Балабухе, чтобы прекратил обстрел!

– Прекратить обстрел! – прокатилось по рядам.

– Прекратить обстрел!

– Прекратить…

Ряды наступающих колонн расстроились, но офицеры не обращали внимания на вопиющее нарушение. Крепость сдавалась! Неприступная Варна сложила оружие! Сколько человеческих жизней спасено…

Вскоре казаки привели турецкого парламентера. Это был офицер в чине полковника, одетый по-европейски. Он вручил Рагулину петицию от военного коменданта Ахмед-паши.

Турки писали:

«Господин командующий! Бесполезно подвергать опасности быть убитыми мужественных русских и турецких солдат в борьбе за Варну. Мы предлагаем вам перемирие с целью установления условий для сдачи крепости. Назовите подателю сего срок, который вы считаете нужным установить для переговоров».

– Не медлите, – подсказал Засядько Рагулину. – Пусть сдают крепость со всей артиллерией, арсеналами, запасами продовольствия и военным имуществом. Знамена и личное оружие могут оставить себе…

– Я сейчас же пошлю, – заторопился Рагулин.

Внезапно Засядько положил ладонь на его рукав. Глаза Александра весело заблестели:

– Эх, тряхну стариной! Сам поеду для переговоров о сдаче.

Рагулин заколебался:

– Александр Дмитриевич… Я понимаю, у вас больше опыта, чем у большинства офицеров, вместе взятых, но не велика ли честь для нехристей, что парламентеромк ним приедет генерал?

– Не парламентером, – сказал Александр с нажимом. – Человеком, который продиктует условия сдачи!

На этот раз, кроме барабанщика и знаменосца, он взял двух младших офицеров, полагалось по рангу. Снова, как некогда в крепость Торн, шел парламентером…

Ворота при их приближении распахнулись. Необходимости в этом не было, рядом была широкая дверца, но так осажденные показали, что сопротивляться больше не будут.

Воины в воротах их встретили угрюмые и озлобленные, на лицах была злоба и стыд поражения. У некоторых на одежде чернели следы копоти, а за их спинами полыхали пожары, слышались крики, треск горящей кровли.

Офицер в форме турецкой гвардии уже спешил на­встречу.

– Господин генерал, – сказал он на русском языке с сильным акцентом, – я уполномочен проводить вас к главнокомандующему. Он будет польщен, несмотря на поражение, что парламентером явился сам Засядь.