Сорок пять - Дюма Александр

– Конечно.

– Как же он вас встретил?

– Восторженно. Он-то помнит друзей, хоть он и король.

– Поручение от короля, – пролепетал Горанфло, – а я-то наглец, невежда, грубиян…

Сердце его теперь сжималось, как шар, из которого выходит воздух, когда его колют булавками.

– Прощайте, – повторил Шико.

Горанфло даже привстал с кресла и своей огромной рукой задержал уходящего, который, надо признаться, довольно охотно подчинился насилию.

– Послушайте, давайте объяснимся, – сказал настоятель.

– Насчет чего же?

– Насчет вашей сегодняшней обидчивости.

– Я сегодня такой же, как всегда.

– Нет.

– Я просто отражение людей, с которыми в данный момент нахожусь.

– Нет.

– Вы смеетесь, и я смеюсь; вы дуетесь, и я корчу гримасы.

– Нет, нет, нет!

– Да, да, да!

– Ну хорошо, признаюсь – я был кое-чем озабочен…

– Вот как!

– Неужели вы не будете снисходительны к человеку, занятому самыми трудными делами? Чем только не занята моя голова! Ведь это аббатство, словно целая область! Подумайте, под моим началом двести душ, я и эконом, и архитектор, и управитель; и ко всему у меня имеются еще и духовные обязанности.

– О, этого и правда слишком много для недостойного служителя божия!

– Ну вот, теперь вы иронизируете, – сказал Горанфло, – господин Брике, неужто же вы утратили христианское милосердие?

– А у меня оно было?

– Сдается мне, что тут и не без зависти с вашей стороны; остерегайтесь – зависть великий грех.

– Зависть с моей стороны? А чему мне, скажите пожалуйста, завидовать?

– Гм, вы думаете: «Настоятель дон Модест Горанфло все время идет вперед, движется по восходящей линии…»

– В то время как я движусь по нисходящей, не так ли? – насмешливо спросил Шико.

– Это из-за вашего ложного положения, господин Брике.

– Господин настоятель, а вы помните евангельское изречение?

– Это какое же?

– Низведу гордых и вознесу смиренных.

– Подумаешь! – сказал Горанфло.

– Вот тебе и на! Он берет под сомнение слово божие, еретик! – вскричал Шико, воздевая руки к небу.

– Еретик! – повторил Горанфло. – Это гугеноты – еретики.

– Ну, значит, схизматик!^[34]

– Что вы хотите сказать, господин Брике? Право же, я не знаю что и думать!

– Ничего не хочу сказать. Я уезжаю и пришел с вами попрощаться. А посему – прощайте, сеньор дон Модест.

– Вы не покинете меня таким образом!

– Покину, черт побери!

– Вы?

– Да, я.

– Мой друг?

– В величии друзей забывают.

– Вы, Шико?

– Я теперь не Шико, вы же сами меня этим только что попрекнули.

– Я? Когда же?

– Когда упомянули о моем ложном положении.

– Попрекнул! Как вы сегодня выражаетесь!

И настоятель опустил свою огромную голову, так что все три его подбородка, приплюснутые к бычьей шее, слились воедино.

Шико наблюдал за ним краешком глаза: Горанфло даже слегка побледнел.

– Прощайте и не взыщите за высказанную вам в лицо правду…

Он направился к выходу.

– Говорите мне все, что вам заблагорассудится, господин Шико, но не смотрите на меня таким вот взглядом!

– Ах, ах, сейчас уже поздновато.

– Никогда не поздно! И, уж во всяком случае, нельзя уходить, не покушав, черт возьми! Это нездорово, вы мне сами так говорили раз двадцать! Давайте позавтракаем.

Шико решил с одного раза отвоевать все позиции.

– Нет, не хочу! – сказал он. – Здесь очень уж плохо кормят.

Все прочие нападки Горанфло сносил мужественно. Это его доконало.

– У меня плохо кормят? – пробормотал он в полной растерянности.

– На мой вкус, во всяком случае, – сказал Шико.

– Последний раз, когда вы завтракали, еда была плохая?

– У меня и сейчас противный вкус во рту. Фу!

– Вы сказали «фу»? – вскричал Горанфло, воздевая руки к небу.

– Да, – решительно сказал Брике, – я сказал «фу!»

– Но почему? Скажите же.

– Свиные котлеты гнуснейшим образом подгорели.

– О!

– Фаршированные свиные ушки не хрустели на зубах.

– О!

– Каплун с рисом совершенно не имел аромата.

– Боже праведный!

– Раковый суп был чересчур жирный!

– Милостивое небо!

– На поверхности плавал жир, он до сих пор стоит у меня в желудке.