Харбин - Анташкевич Евгений Михайлович

Отец сел за стол вместе с мальчишками и смотрел, как они ели горячие, с огня, блины, макая их в пахучее семечковое масло, вдруг Стёпка оторвался от еды и, ещё не прожевав, с полным ртом спросил:

– Бать, а бать, а как ты из тайги живым вышел? – Он знал, что отец к китайцам относился как-то по-особенному, мать говорила, что он им обязан жизнью.

Вопрос застал отца врасплох.

– Как вышел, как вышел? Так и вышел, потому что «китайса хоросы люди»!

Стёпка ничего не понял, но, увидев, что отец задумался, вздохнул и снова принялся за еду.

На следующий день отец пошёл в школу и попросил директора записать китайчонка «в класс». Директор, старый гимназический интеллигент, сопротивлялся и уверял, что «учебный год уже кончается, у китайцев нет способностей к изучению русского языка, а без этого никакая учёба впрок не пойдет», однако отец, красный партизан, настоял на своём и ходил жаловаться в крайисполком, а может быть, только грозился. Для «дореволюционной сволочи» этого оказалось достаточно, и в конце концов всё решилось в пользу Саньгэ. Заминка вышла только в двух вопросах: когда он родился и как его фамилия-имя-отчество. Отец подумал и сказал, чтобы его записали, как и его Стёпку, 20 июня 1915 года рождения и Александром Фёдоровичем Антоновым. Объяснил это так: его самого от японцев спас китаец Антошка, поэтому фамилия – Антонов; китайчонок сказал, что его зовут Саньгэ, – значит, Санька, то есть Александр, ну а отчество дал своё – Фёдорович. И появился у Стёпки вроде как брат или, как говорили китайцы, «братка» – Санька-Саньгэ.

Стёпка, уткнувшись в миску, «чифанил» и ни на кого не глядел после ответа отца. За него, не отрываясь от еды, крутил головой китайчонок, он впервые был внутри русского дома, раньше дальше порога его не пускали, и ему было всё интересно. Стёпка глянул на него, увидел, как тот «зырит» по сторонам, «лыбится» и по смуглым щекам растирает кулаком лоснящееся масло, и подумал, что он ему ещё отомстит, но потом, «когда-нибудь».

Стёпке незачем было глазеть, он здесь родился и вырос и знал каждый уголок этого большого двухэтажного кирпичного дома, который до революции принадлежал хабаровскому купцу Бакшееву, убежавшему вместе с белыми в Китай. Дом стоял на правом берегу речки Плюснинки, которая впадала в Амур. Жилище досталось как бы по наследству, так как мать ещё совсем девчонкой нанялась к Бакшеевым прислугой. Она вышла замуж за уссурийского охотника Фёдора Соловьёва, и после бегства купца они осталась жить в комнате прислуги, там она родила Стёпку и Машеньку.

Стёпкина семья жила неплохо, без особого богатства, но достаток и сытость были. Фёдор был мастеровой мужик, летом работал в городе, осенью на путине заготовлял красную рыбу и икру, а зимой до апреля уходил в тайгу бить зверя.

Город обосновался на трёх параллельных пологих хребтах, между которыми протекали и впадали в Амур Чердымовка и Плюснинка. По хребтам жители проложили три главные улицы: по среднему хребту прошла центральная улица графа Муравьева-Амурского, она начиналась от пустыря, вокруг которого построились богатые кирпичные особняки, и заканчивалась большой площадью с кафедральным собором и утёсом. Между собором и утёсом был парк, а под утёсом – причалы и короткая набережная Амура.

На Дальнем Востоке неплохо жили даже в самые ранние годы. Тогда первые переселенцы из голодной России только-только начинали осваивать берега Амура и Уссури, и если не хватало привычной пищи, то от голода и цинги спасали таёжные дикоросы, охота и рыбалка.

Свою родовую Стёпка вел от прадеда – переселенца Панкрата, крепостного егеря брянского помещика. От Панкрата повелось, что Соловьёвы хотя и были крестьянами, но больше тяготели к лесу, охоте и рыбалке, чем к земле.

Стёпкин дед Матвей, Матвей Панкратович, родился в 1861-м, в год реформы. Обстоятельства его рождения были мутные и в семье передавались шёпотом, вроде как егерь Панкрат застрелил барина за то, что тот покушался на его жену, а через девять месяцев она родила Матвея. Полиция пытала егеря, но не допытала, когда однажды в одном месте нашла двоих убитых – барина и медведя. Медведя точно убил Панкрат, но кто убил барина, так и осталось тайной. По округе ходили разные слухи, поэтому егерь, когда объявили волю, собрал жену и маленького сына и подался с переселенцами в Сибирь, а дальше – в Забайкалье. Дорога была тяжёлая, жена не вынесла тягот и умерла. Панкрат остался с маленьким Матвеем, по дороге он прихватил гуранку из какого-то таёжного села на восточном берегу Байкала, потом, уходя от погони по Шилке сначала на плоту, а дальше с партией переселенцев, пришёл в Хабаровск. Долго искал место подичее и повольнее и в конце концов встал на речке Бикин, которая впадает в Уссури. Там егерь на краю сделанной переселенцами росчисти отрыл землянку, раскорчевал огород и с подросшим Матвеем подался в тайгу.