Рассказы о прежней жизни - Самохин Николай Яковлевич

Ну, блондинка наша, чтобы не грубить человеку (да она еще с большим чувством юмора оказалась), взяла его на «пушку»: «А почему это по вторникам и четвергам только? А в остальные дни?.. с другими будешь встречаться? Мы у тебя что — по расписанию?»

Резо этот давай ее уговаривать — всерьез все принял: «Не могу другой день, дорогая. Паверь. Никого больше нет — клянусь мамой! Другой день — дела. Работы много, панимаешь». Она не уступает: нет и нет! Или каждый день, или вовсе никогда. Ишь ты! Так я и поверила, будто никого больше нет. Нашел дурочку.

Тогда он, распалясь, стал выхватывать из карманов замшевого пиджака разные коробочки, в том числе спичечные, открывать их: «Бери что хочешь!» А в коробочках — брошки, перстни, серьги!

Она возьми и поддень его: «Это все тем везешь, которых нет? Клялся-то… А жене родной небось и булавочки не купил?»

Резо страшно оскорбился. Сразу чужой сделался, даже враждебный. «Зачем так говоришь? — высокомерно вскинул бровь. — Жене везу самый дарагой падарк!» Он сунул руку в один из карманов. И замер… с полуоткрытым ртом. Потом медленно вынул растопыренную пятерню — пустую: — Г-де?!.. Здесь клал!.. Барканер — враг природы нарисованный. Вай! — и прыгнул из кресла, как барс: — Ас-станави самалет!.. Ас-станави! Генацвале! Ум-моляю! Ас-станави самалет!»

Кое-как две стюардессы, девицы баскетбольного роста, и выскочивший на подмогу штурман скрутили его, затолкали на место.

Он потом сидел, горестно раскачиваясь взад-вперед, а маленько отмякнув, признался, что в коробочке с нарисованным браконьером лежало кольцо с бриллиантами («три тысячи платил… маленько больше»).

Вот что случилось с Резо (он это сам вычислил вслух при попутчице).

Перед отлетом, то есть перед отъездом в аэропорт, он зашел в кафетерий — выпить чашку кофе. Барменша («У-у, каркадил!»), между прочим, предложила ему: «Может, коньячка сто граммов хотите?» Резо посмотрел на этикетку бутылки, презрительно сказал: «Эта коньяк называешь? Эта коньяк — стаканы поласкать», — чем, наверное, жутко обидел барменшу. Однако сразу она виду не подала. Резо допил кофе, вынул сигарету и стал чиркать зажигалкой, но безуспешно — газ в ней, что ли, кончился? Он достал из кармана спички. И тогда барменша, вдоволь насладившись его манипуляциями, сказала:

— Погляди назад.

— Зачем мне глядеть назад? — спросил Резо. — Ты стоишь вперед — ты гляди.

— Погляди назад! — повысила голос барменша. — Видишь, что написано? «У нас не курят».

— А ха-ха! — раскинул руки Резо. — У них, панимаешь, не курят. А у нас курят.

— А у нас не ку-рят! — отрубила барменша и сшибла его спички за прилавок, в общую коробку.

— Падавись… копейкой, — сказал Резо.

— Нна! — барменша звонко хлестнула о прилавок копейкой, припечатала ее. — А курить ты здесь не будешь!

— Падавись этой тоже! — брезгливо скривился Резо и вышел вон с гордо поднятой головой…

Эпилог

Как пережил свою утрату незнакомый мне Резо, не знаю. Думаю, однако, что с протянутой рукой по миру не пошел. На чем-нибудь да утешился.

Вася Припухлов в данный момент, взяв отпуск без содержания, монтирует электрооборудование на животноводческом комплексе колхоза «Рассвет».

Объявления в газете продолжают публиковать. К «Москвичу-412» прибавился «Москвич-2140 люкс» (расчетный чек требуется на 8 200 р.).

Муж Дарьи Петровны, после отработки на «химии», продал «Волгу» и купил «мерседес». Два «мерседеса» в нашем городе: одни — у директора кладбища, второй — у мужа Дарьи Петровны.

Сама Дарья Петровна работает на прежнем месте, и хотя недоливать ей теперь нечего — в связи с решительным курсом на искоренение, — уходить вроде не собирается. Единственно — спички она ни под каким видом не принимает, когда ей завозят их с базы. А посетителям, интересующимся наличием спичек, таким голосом отвечает: «Не держжим!» — что они шарахаются от нее, как от огнедышащего дракона.

ХОД СООБЩЕНИЯ

Дело было в Англии.

А может, и не в Англии. Это сути не меняет. В общем, где-то там, у них — в шибко свободном мире.

Одни узник, приговоренный к пожизненному заключению, прорыл подземный ход. В соседнюю камеру. Четырнадцать лет он упорно трудился — скреб землю бутылочным стеклышком, дробил камень зубочисткой — и наконец объявился у соседа: ку-ку, дескать, а вот и я!

Сосед удивился этому несказанно. Он тоже пожизненно сидел и уже не надеялся живой души увидеть — а тут на тебе: вылезает из-под каменной плиты личность, щурится на свет, очки поправляет.