Рассказы о прежней жизни - Самохин Николай Яковлевич

Массажистка поясницу Ворожееву выправила, но счистила с него сто рублей. За десять сеансов. По десятке то есть за сеанс. Ворожеева не столько общая сумма потрясла (он заранее приготовился к разорительному лечению), сколько слагаемые ее — эти самые десятки за сеанс. Ведь она же не полсмены над Ворожеевым трудилась. Сеанс с раздеванием, одеванием, расшаркиваниями и любезностями продолжался не более часа.

— А что же ты хотел? — спросил его приятель. — Чтобы она на твою древнегреческую задницу за так любовалась? Тогда иди в поликлинику. Там бесплатно. Там тебя погладят пятнадцать минут и — «пройдите следующий». А разогнешься ты или нет — не её забота. А здесь гарантия, фирма.

Да нет, я о другом, — заторопился Ворожеев, опасаясь, что приятель истолкует его слова как скрытый упрек: спасибо, мол, отрекомендовал живодерке. — Мне денег не жалко, пойми. Здоровье дороже… Я вот про что думаю: сколько бы она при такой квалификации там зарабатывала? — Он кивнул головой на запад. То есть кивнул он, не ориентируясь в чужой квартире, на северо-восток, но Голубь понял его правильно: там, на Западе.

— Ну… — пожал он плечами. — Она здесь, думаю, неплохо зарабатывает. Ты о ней не беспокойся.

— Да я не о ней, — принялся пояснять свою мысль Ворожеев. — Я вообще, в принципе. Ну, вот представь себе: массажистка, классная — так? Она же где-то должна работать… если у нас. В поликлинике той же. Ей же нельзя тунеядкой быть… И вот она там гладит, как ты говоришь. Отгладит за день человек пятнадцать. Хоть и конвейер, и давай-давай, а все равно ручки-то свои, не казенные. А сколько она выгладит в месяц? Рублей сто пятьдесят? Ну, хорошо, если молодая, одинокая пока, как вот эта наша, — еще сотню-другую на халтуре сшибет. То есть на действительной работе — тут ей с такими, как я, нельзя халтурить. А если у нее семья, дети? Когда ей частной практикой заниматься?.. А там? Повесили табличку или визитку заказали: мисс такая-то, массажистка, владеет секретами китайской медицины. Взяла двух-трех больных, больше не надо. Как день — так тридцатка. Работы — три часа. Остальное время семье, мужу…

— Тихо-тихо-тихо! — остановил его Голубь. — Не разгоняйся. Муж… Еще скажи — миллионер. Тогда за каким бесом ей вообще работать? Она сама четырех массажисток наймет. Слышал, как ученые мужи выражаются? — эксперимент должен быть чистым. Исключи мужа. Она одинокая. Мать-одиночка.

— Пусть, — согласился Ворожеев. — Значит, она одинокая и у нее ребенок. Дочь. Годится?

— Какая разница кто?

— Есть разница. Там пацаны с первого класса прирабатывать начинают. А с дочкой труднее. Тебе же надо, чтоб труднее?

Просчитали вариант на двух больных в день — минимальный. Отбросили шесть выходных, перемножили, получили в результате четыреста восемьдесят рублей.

— Ну? — бросил карандаш Ворожеев. — Можно жить? На два часа в день уперся — и четыреста восемьдесят колов в кармане. Чистыми. Тебе сколько за четыреста восемьдесят пахать надо? Месяца два? Два с половиной?

Голубь хмыкнул, поиграл косматой бровью.

— Значит, не сочинял.

— Кто? — не понял Ворожеев.

— Да у нас братья Коварные, акробаты, недавно с гастролей вернулись из Лос-Анджелеса. А у старшего, у Вальтера, сестра там, в Америке, живет — двоюродная. Старушка уже, но такая, знаешь, американизированная старушенция, бодренькая. Работает еще, частной сиделкой — кто наймет… Так вот, Вальтер рассказывал: гуляем, говорит, с ней но улице, она на каждом углу новую кофточку покупает. Уже вся свертками обвешана, коробками — и покупает. Я ее, говорит, спрашиваю: «Шеля, зачем тебе столько кофточек?» А она глазами хлоп-хлоп — не понимает его: «Но ведь их продают». Ты чувствуешь, раз продают, значит, надо брать. Во психология… А на какой-то день она его в гости пригласила. Всю дорогу извинялась — живет, мол, бедно. Приехали. Квартира у нее двухкомнатная, в одной комнате сама живет, а в другой — гардероб. Такой скромный шифоньерчик, метров пятнадцать квадратных. Битком набитый. Одних манто шесть штук. У ночной сиделки, а? Я думал: привирает Вальтер насчет манто…

— И купит! Запросто! — азартно заспорил Ворожеев. как будто американская старушка была его сестрой. — Ты погляди! — он хлопнул ладонью по листочку с подсчетами. — Четыреста восемьдесят рублей в месяц! Шутя-нарочно! А если она не двух больных возьмет, а пятерых. Что она, с приветом — от денег отказываться? А пять штук — это, — Ворожеев придвинул листочек, схватил карандаш, — это… субботу-воскресенье отбрасываем?., так — тыща двести рублей. Тыща двести! Хоть каждый месяц манто заводи!