Секретарь обкома - Кочетов Всеволод Анисимович

Провожали своих Юриков, Славочек, Таточек и Диночек и папы, благо день был нерабочий — воскресенье. Папы стояли в сторонке, группками, курили, разговаривали, то и дело позабывая, с какой целью они собрались спозаранку возле комби-натовского детского садика. Лишь энергичные мамы нет-нет да и возвращали их к действительности. «Михаил! Ведь Славик уезжает, учти. Ты не увидишь его все лето. Может быть, обратишь хоть какое-нибудь внимание на ребенка?» — во всеуслышание говорила не без яда одна. Подойдя и толкнув плечом, другая шептала с грозным присвистом: «У Таточки полны глазки слез. А ты тут анекдотами развлекаешься. Стыдись!» Третья, не собиравшаяся идти в драматические актрисы, попросту подводила своего Вовика за ручку, говорила весело, нараспев: «А вот наш папка! Обними его, сыночек. Вот так, так, еще крепче. Мы с папкой к тебе будем часто-часто приезжать. Хочешь?»

Но черноокая могучая заведующая детским садиком была на этот счет — насчет частых приездов родителей — совсем иного мнения.

— Товарищи родители, — предупреждала она, — мы установим родительский день. Будет это раз или два в месяц, не чаще. Дети очень возбуждаются в такие дни, у них взвинчиваются нервы. Особенно, когда к одним приедут, к другим нет. Потом целую неделю приходится приводить их в себя. А кроме того, вы хоть и взрослые, а хуже маленьких. Непременно натащите всякой снеди. У ребят после ваших посещений животики болят. Пусть уж и они отдыхают, и вы отдохните без них. Ничего ни с кем не случится, можете быть спокойны. Едут самые лучшие няни, — вы их знаете. Едет доктор, Раиса Ивановна, вы ее знаете. Чего вам еще надо?

В стороне — и не с папами, и не с мамами, потому что он был одновременно и папой и мамой, — стоял Александр. Павлушка носился с ребятишками, а София Павловна то разговаривала с заведующей, то с врачом Раисой Ивановной, то с нянями. Александр был и доволен тем, что уедет это беспокойное существо, с которым он не мало повозился за прошедший год, и в то же время ему было грустно от мысли, что Павлушки не будет с ним целое лето. Год жизни внес большие изменения в Павлушкино сознание. Мало того что мальчишка вырос на целых девять сантиметров и что отмечено красным карандашом на косяке двери из столовой в кабинет, — он просто повзрослел, он знает буквы, умеет считать, он поет песни, рисует. Это уже совсем взрослый парнище. Его не надо вносить в автобус на руках. Он сам отлично взбирается по ступеням. У него даже свои вкусы начинают проявляться. София Павловна хотела повязать ему бант из широкой шелковой ленты. Категорически отказалря. Я, говорит, не девчонка. Вот так. И бархатные штаны не надену, — давайте синие трусики, как у октябрят.

— Здравствуйте, Александр Васильевич! — услышал он знакомый голос, и кто-то коснулся его руки. Конечно же это была она, Майя. — Я тоже встала пораньше, — сказала она. — Может быть, вам надо помочь, подумала. А я валяюсь в постели, как лентяйка.

Столько доброты было в голубых Майиных глазах, столько чего-то уже очень-очень близкого ему, узнанного, необходимого, что Александр схватил ее теплые, мягкие руки, крепко сжал их.

— Это очень хорошо, Майя, что вы пришли. Очень. Помогать не надо: Тут моя мама, видите? И вообще. Но все равно — хорошо, хорошо.

Он не знал, почему это так уж хорошо. Но это действительно было хорошо. Они ведь уже дивно друзья с Майей. Это давно все видят и знают о цехе. В цехе не мало поводов каждый день, чтобы то Майя шла за советом к товарищу Денисову, то товарищ Денисов шел к Майе. И если товарищ Денисов не сразу знает, что ответить по тому или иному поводу, то о Майе Сиберг этого не скажешь. Прежде всего она считает, надо присесть и все хорошо обдумать. И когда она думает, на голубые глаза ее набегают тучки, глаза темнеют на какое-то время, на переносье возникает морщинка, а веселые ямочки на щеках сглаживаются. «Вот так! — вдруг говорит она, и все тучи в сторону, глаза вспыхивают радостной голубизной, ямочки вновь на месте. — Я думаю, что надо сделать так…» — И идет обстоятельный рассказ о том, что она надумала.

Поднялась страшная шумиха, толчея. Ребят стали сажать в автобусы. В общем гуле без следа растворились последние, самые важные наставления мамаш. Папаши из отдаления уже махали руками. Но автобусы с ребятами еще простояли минут пятнадцать: няньки, сестры, заведующая все еще бегали от них к дверям детского сада, от дверей к автобусам, — что-то, оказывается, позабыли, о чем-то не позаботились. Пока наконец председатель завкома не взял бразды правления в свои многоопытные руки.