Секретарь обкома - Кочетов Всеволод Анисимович

54

— Папа, понимаешь, какое дело, — сказал Александр в один из сентябрьских вечеров. — Не знаю, поймешь ли ты меня правильно…

— До сих пор понимал.

— Дело в том, что я и Майя подали заявление в дирекцию и в завком на жилплощадь. Чтобы нам дали квартиру. Понимаешь?

— Вполне.

— Ну и как ты считаешь?

— Дадут или не дадут?

— Нет, не об этом. Как считаешь, если мы будем жить отдельно?

— Вообще-то, это правильно. Ты уже столько лет живешь самостоятельной жизнью. Я претензий, Александр, к тебе в этом смысле не имею. Нормальному человеку свойственно стремиться к самостоятельности. И я даже не спрашиваю о побуждениях.

— Ну понимаешь… Ты не спрашиваешь, но я, пожалуйста, объясню. Мы могли бы и здесь, шить. Верно? Но ты — секретарь обкома. У тебя свой режим и свой образ жизни. А к нам могут и будут приходить люди не совсем в том плане, к какому ты и мама привыкли. Могут быть инциденты. А зачем? Я рад, что еще не ссорился с родителями. И мне бы не хотелось ссориться с ними никогда. — Александр улыбнулся. — Бывают, конечно, преимущества, и не малые — жить зятю в доме тёщи и тестя, а невестке в доме свекра и свекрови. Тёща или свекровь по дому — то да се, все хозяйство на ней. Свёкор или тесть — тоже починки всякие, закупки дров на зиму, за огородом уход. Можно уезжать вдвоем куда хочешь и на сколько хочешь: за ребятишками, то есть за своими внуками, дед с бабкой присмотрят лучше даже, чем отец с матерью. У нас, как известно, это исключено. Ни ты в порядочные деды, ни мама в заботливые бабки не годитесь. Так что преимуществ, папа, никаких. Одни изъяны.

— Ладно, ладно, доказал! — Улыбнулся и Василий Антонович. — Но вы что, регистрироваться-то собираетесь? Или как?

— Свадьба будет, можешь не сомневаться. Только маму надо подождать. За этим все и дело.

— Правильно, — одобрил Василий Антонович. — А в смысле ее родственников — что там мне предстоит испытать? Не разъяснишь ли?

— Сестра да муж сестры. Майор-ракетчик. Ничего мужик, краснеть тебя не заставит, и вязаться ни с чем не станет.

— Добро.

Шли дни. Василий Антонович готовил отчетный доклад о работе обкома за два года. Много что надо было обдумать, многое не забыть, о многом рассказать. Получалось слишком длинное выступление, приходилось сжимать и сжимать его, выбрасывать и выбрасывать все второстепенное, оставляя только главное, важное, жизненное.

Партийная организация в области была не малая. В день открытия конференции в зрительном зале драматического театра собралось несколько сотен делегатов. После того как был избран рабочий президиум, а затем президиум почетный, председательствующий на этом первом заседании Лаврентьев слово для доклада предоставил Василию Антоновичу.

Василий Антонович вышел к трибуне, установленной на сцене справа от стола президиума, раскрыл папку с листами доклада, налил воды в стакан из графина, отпил глоток, кашлянул. Не первый раз стоит он на этой трибуне, перед этими четырьмя рожками микрофонов, усиливающих звук его голоса, не первый раз смотрит в заполненный людьми зал. Сколько было различных собраний, активов! А конференция эта — уже третья для него в Старгороде. На первой избрали в обком, на второй он отчитывался за первые два года работы. Да, трибуна знакомая. И все равно не легко справиться с волнением. Может же случиться и так, что контакта с залом не произойдет — будешь дудеть в свою дуду, а слова твои не затронут ни чувств, ни сознания слушающих. Может случиться, что все пойдет хорошо до каких-нибудь неточных выводов или утверждений, и тогда конец тебе — зал примется гудеть, обсуждать неудачно сказанное тобой, и никакие звонки председательствующего не помогут, доклад можешь считать не состоявшимся. Много грозных опасностей на пути докладчика. Стоит, например, на минуту запутаться в страницах заранее подготовленного текста, в цифровых таблицах, приложенных к нему, и в зале уже гул, ироническое оживление. Даже вот достаточно еще раз попить воды, и уже что-то в зале испортится. В горле сухо, пить, как на грех, хочется. Но нет, лучше уж перетерпеть до какой-либо удобной паузы.

Все зто Василий Антонович испытывал перед тем, как начать доклад. Заговорив, ободряемый строгой, внимательной тишиной в зале, он начал понемногу успокаиваться, голос его крепчал, проходила скованность, появились первые жесты, которые, в свою очередь, делались все свободнее и свободнее. И когда в каком-то месте послышались аплодисменты, он почувствовал, что можно и еще раз налить воды, это уже примут как должное.