Секретарь обкома - Кочетов Всеволод Анисимович

Этого сынишку, который Василию Антоновичу приходился внуком, молодые родители дважды привозили из Ленинграда показывать деду. Дед и к своим-то детям не был чрезмерно чувствителен, он не принадлежал к той категории родителей, которые теряют голову, едва их чадо чихнет или шлепнется на пол, проглотит пуговицу или порежет палец. Шлепнулся — ну что ж, вставай, милый, вставай, в жизни не то ещё будет, привыкать надо, закаляться; пуговку проглотил — подождем денек-другой, возвратится из путешествия, никуда не денется; палец порезал — чего уж тут реветь, вот смотри, как надо смазывать йодом, как забинтовывать, чтобы бинтик не слетел через минуту. Не сходил с ума дед и при виде внука. С удовольствием держал его на руках, сажал к себе на колени, но говаривал: не позволяй родителям баловать тебя, им-то потом что, пустят курносого в жизнь, а курносому, балованному, и трудненько будет.

И вот Сашеньки, этой молоденькой мамы, жены Шурика, не стало. Спешила откуда-то домой на такси, автомобильная катастрофа, два дня беспамятства на больничной койке и — смерть. И когда пришла эта никак не гаданная, нежданная смерть, все стало выглядеть по-иному. Оказалось, что Сашенька успела крепко войти и в сердце Софии Павловны, и в сердце Василия Антоновича; оказалось, что они, хотя и видели-то Сашеньку совсем немного, хорошо помнят её маленькую, крепкую фигурку, её красивые руки, быстрые черные глаза и даже коричневое пятнышко на виске.

Почти всю ночь провели без сна, говорили и говорили, думали и думали, решали, как быть с Шуриком, с Павлушкой, которому ещё только три года. Василий Антонович позвонил дежурному в обком, просил заказать билет в мягкий вагон до Ленинграда, а София Павловна продиктовала по телефону на телеграф текст телеграммы Шурику о том, что она приедет на похороны.

— Правильно, правильно, — одобрил Василий Антонович, — как раз успеешь. Шурке легче будет. Да и нам с тобой… Нельзя не попрощаться, нельзя. Какая нелепость, какая нелепость! Черт знает что! Только начали жизнь…

Невозможно даже было решить, кого им больше жаль, о ком больше горит сердце: о Сашеньке ли, о Шурике, о Павлушке? В самом начале пути все сломалось в молодой, дружной, жизнерадостной семье. Семьи уже нет, есть Шурик, сын Софии Павловны и Василия Антоновича, и есть Павлушка, сын Шурика, с которым Шурик не знает, наверно, что и делать. То, что находилось между отцом и сыном, что связывало их, Сашенька, перестало существовать. Шурик не только может обойтись без Павлушки, но Павлушка, пожалуй, ему даже станет мешать; а Павлушка — уж так ли ему будет необходим этот папаша, исчезающий утром и появляющийся поздно вечером? Не ближе ли сделаются ему его маленькие приятели и подружки по детскому саду?

— Самое верное, — сказала София Павловна, — если взять Павлика к нам.

— И ты будешь с ним заниматься? — недоверчиво спросил Василий Антонович.

— Что ж, и я. Когда останется свободное время. А вообще-то можно же няню пригласить.

— Няню! — Василий Антонович усмехнулся. — Ты поищешь эту няню. А если и найдешь, то намучишься с ней. Посмотри в нашем скверике завтра, как там эти няни занимаются с ребятишками. Во втором подъезде профессор Спичкин живет, математик…

— Ну знаю, знаю: Спичкин! — перебила София Павловна. — На молодой женился с запозданием, в пятьдесят восемь лет родил дочку, сам вечно занят, жена в педагогическом учится, его студентка, тоже некогда ребенком заниматься…

— Я ж тебе и говорю: посмотри, как нянька пасет их девчонку. Сидит целый день, с другими такими же тетками судачит, а ребенок что хочешь, то и делай. Хочешь — в нос жука засовывай, хочешь — из урны для мусора окурки жуй…

— Вася, ну что ты, ей-богу!

— Именно так. Сам видел. «Няню пригласим!» — передразнил он ещё раз. — Кардинальное решение вопроса.

В середине ночи — как-то так пришлось по ходу разговора о стариковских прихотях — Василий Антонович вспомнил начальника Софии Павловны, Черногуса.

— Тоже младенец нашелся, пистолетик завел, балуется в свободное время, а ведь, по твоим словам, отличнейший человек. Отличнейший!

— Да, очень умный человек, очень эрудированный и преданный делу.

— А ты знаешь, что этот умный человек наговорил о твоем муже? — Василий Антонович, усиливая и сгущая выражения, стал передавать Софии Павловне то, что было записано в милиции со слов Черногуса.

— Не может быть, — повторяла София Павловна недоверчиво и несколько растерянно. — Не может быть. А ты уверен, что они не наврали?