Узелки - Соломатина Татьяна Юрьевна

Удивлённый, ошеломлённый, Он не хотел мириться. Точку за точкой исследуя пространство. Он пытался определить тот вектор, мотив, импульс, тот привычный толчок. Поймать его, отдаться и плыть её исканиями...

Вдруг, показалось, что-то похожее на привычное ощущение посетило его. Но было в этом и ни разу не изведанное, пугающее. Он сосредоточился и опять ощутил толчок. Но это было не то, чему можно отдаться. Это была подсказка, признание, шёпот...

Боже, то, что искала эта женщина, находилось у него внутри. Это был Он сам!

Сумерки сгустились. Перед ним всё ещё стояла эта женщина. Она плакала. Тело не слушалось его. Её лицо тянуло к себе, приковывало. Он пятился. Тьма заливала пространство между ними. Он бежал. Бежал, падая и спотыкаясь, ничего не понимая. Бежал, чувствуя, что Он потерял...

…Я присел на скамью и закурил.

Мы потратили на пешую прогулку с моим новым знакомым около сорока минут, и мне захотелось отдохнуть. Тем более, возможность представилась. Он как раз спросил, не мог бы я подождать его минут пятнадцать—двадцать, пока, по его собственному выражению, он «не найдет то, что мы ищем».

Что-то странное и даже нелепое было во всём происходящем. Я — взрослый человек, не верящий ни в кого, кроме себя, и ни во что, кроме собственного разума, гуляю по бульвару с каким-то полубезумным горемыкой. Но стоит ли забивать себе голову? С потерей рукописи я уже давно смирился. А мягкий солнечный день вполне располагал к полуностальгическому, ни к чему не обязывающему созерцанию улицы и наблюдению за интересными типажами.

Через некоторое время, когда я уже собрался встать и размять ноги, я увидел моего спутника, выходящего из боковой улицы. В руках он держал скоросшиватель, который я даже издалека признал за ту самую заветную утерянную папку, неплотно набитую листами формата А 4, испещрёнными кеглем слёз и смеха сердца моего.

Я встал и быстро пошёл ему навстречу.

— Боже, как вам это?.. В смысле — где?.. Впрочем… Можно я гляну?

— Конечно. — Он протянул мне слегка отсыревшую папку. — Здесь всё. Ничего не потеряно. Я точно знаю это.

Не обращая внимания на его слова, я быстро перебирал страницы, фиксируясь на первых строках.

— Да-да… Похоже, действительно всё, — бормотал я, испытывая смешанное чувство к вначале осиротившим меня, а теперь вновь обретённым зверькам. Они сбежали от меня! Да как они смели?! Чувство нежности вкупе с порывом наказать вплоть до жестокости завладело мной. Ни дать ни взять — сладострастие садиста. Глубина пронзительного чувства несколько заслонила собой время, но, видимо, всё же это продолжалось недолго, потому что, когда я вновь выскочил на поверхность реальности, мой знакомый всё ещё повторял мне:

— Можете не смотреть. Я точно знаю, что здесь всё.

— Да, да, я вижу. Просто немного увлёкся, извините. — Зажав папку под мышкой, я достал портмоне и протянул ему оговорённую сумму. — Спасибо вам огромное! Хоть я и не понимаю последовательность действий, определивших настоящий момент, всё же сам момент меня радует. — Я улыбнулся. — Поэты все немного философы, смешно, да?

— Вам спасибо. С некоторых пор я не имею другого дохода, кроме поиска потерянных ценностей.

— Ценностей? — несколько саркастично переспросил я.

— Именно! В смысле — дорогого вам. Того, что создаёшь, к чему привязываешься или от чего не отвяжешься. Неизбежного. Предопределённого. Важна сила. А она определяется не стоимостью, если вы это имели в виду.

— Да, но ведь под определение «дорогого» попадает масса вещей. Там, наравне с предметами, пачкой бумаги, как в моём случае, могут оказаться и философские категории, и живые люди, чувства, иллюзии, мечты, утраченные идеалы и даже вера.

— Да-да, всё так. Как истинный поэт вы не до конца понимаете, но неплохо чувствуете. Предметы — это ерунда. Мелочи. Палочки и закорючки в линованных тетрадках первоклашек. Хотя, конечно, степень ценности потерянного для человека, как и степень его человеческой ранимости, важны. Но не более, чем оценка за чистописание в рамках пятибалльной шкалы. Вот другое…

— Что другое? — не понял я, всё ещё не особо придавая значение его малопонятным словам, радостно сжимая слегка подмокшие листы.

— Попробуйте понять — нет никаких ПОТЕРЯННЫХ вещей. Они просто меняют местоположение, время. Они живут. Но остается след. Я назвал его Запахом. Не для того, чтобы иметь возможность рассказывать об этом кому-то, скорее, чтобы структурировать собственное отношение к этому… — Он запнулся.