Порок сердца - Соя Антон

— Женя?! Но откуда?

— Узнала, ангел мой! Моя девочка меня узнала, сможет ли она простить меня?

Катя закрыла лицо руками, чтобы скрыть нежданные слезы, откинулась на подушку, на мгновение закрыла глаза и поплыла. Стресс и лекарство сделали свое дело. Перед ее глазами неслась неистовая постельная сцена, вперемешку с танцевальными па на сцене. Женя и Катя на сцене, в постели — бешеная страсть, сплетение тел, битва со стонами и кровью под ногтями. Катя, страшно возбудившись, потеряла на какое-то время контроль над собой, полностью попав под власть навалившихся воспоминаний, это было похоже на припадок. Она выгнулась дугой как дикая кошка, ее душил жар, она начала расстегивать блузку, облизывать жаркие губы. Женя, приняв ее состояние за призыв к действию, судорожно разделся и бросился к ней в постель.

— Простила, простила, я иду к тебе.

В глазах у Кати по-прежнему крутилась любовная свистопляска. Она как зомби повторяла свои движения восьмилетней давности, но Женино лицо в наваждении начало резко трансформироваться, то это Женя, то какие-то разные незнакомые лица, их много, некоторые искажены гримасами, мелькает на долю секунды лицо отца Пантелеймона и, наконец, лицо Григория. Последнее подействовало на Катю как ушат холодной воды, она моментально пришла в себя и обнаружила себя в одних трусах в постели с голым (причитающим «сейчас, сейчас, какая-то беда») Женей. Собравшись и развернувшись, как пружина, она сбросила Женю с кровати, тот упал и прикрылся, продолжая нудить:

— Прости, прости. У меня первый раз такое. Это от переизбытка чувств. Обычно все нормально, солдат стоит по стойке «смирно», а тут… Прости!

— Послушай! Меня абсолютно не интересуют твои половые проблемы. Я так понимаю, что у нас сейчас еще ничего не было?

— Ну, можно и так сказать. Но я…

— Не надо. Слава богу. — Катя тяжело, но успокоенно перевела дух, забралась под одеяло. — Женя, я, наверное, даже рада тебя видеть. И считай, что я тебя простила, хотя не знаю за что? За то, что было восемь лет назад, когда я избавлялась от твоего ребенка, или за то, что ты только что меня чуть не изнасиловал?

— Кать, ну ты же сама…

— Послушай, не мог бы ты одеться? Я после аварии все это время сижу на сильных таблетках. Перед твоим вторжением я их только приняла, мне необходимо поспать. Если ты хочешь действительно со мной пообщаться, приходи через час.

— А можно я посижу рядом с тобой тихонечко?

Комната начала тихо кружиться, Женю окутал туман, стены номера плавно раздвинулись. Катя цепляясь за остатки сознания, замедляясь, пыталась объясниться:

— Женя, я замужняя женщина и больше всех на свете люблю своего мужа и дочь. Однако ты мне не кажешься опасным, и у меня нет сил тебя выгонять, и если ты обещаешь, что не будешь насиловать спящую больную женщину, то сиди.

Женя спешно затарахтел:

— Обещаю, обещаю, да, видно, и не смогу. Солдатто мой облажался.

— Это, похоже, для тебя страшнее всего, — Катя говорила не очень четким голосом, уже засыпая, — его же тебе вроде оттяпали.

Замечание нисколько не поставило Женю в тупик, он даже как будто встрепенулся:

— Ты и это знаешь.

— Женька, отвали, я сплю.

Катя провалилась в черную бездну сна.

* * *

Постепенно сквозь черноту начала проглядывать синева с голубыми бликами, откуда-то издалека пробивался тусклый свет. Катя в одной прилипшей к телу ночнушке пыталась вынырнуть из синей толщи воды. Вода, густая, как кисель, сковывала движения. Ни дна, ни поверхности не было видно. Катя задыхалась, с огромным трудом плыла все дальше. Сверху начало проглядывать солнце. Она подплыла к поверхности — это лед, судорожно стала биться о него головой и руками и наконец проломила. Лед крошился, полынья становилась все больше, наконец, хватаясь за край, усилием воли она вытолкнула тело наверх и… снова оказалась в толще воды. В панике, задыхаясь, она снова пыталась вынырнуть на поверхность, преодолевая страх, холод и сопротивление студенистой жидкости, но там ее ждал очередной лед. А сил больше не осталось.

* * *

Катя проснулась, тяжело дыша, как рыба на берегу. В комнате темнота, рядом с кроватью сидел одетый Женя и держал ее руку в своей. Катя посмотрела на окно, оно было не зашторено.

— Привет, чего так темно?

— Ночь на дворе.

— Сколько же я проспала?

— Часов семь. Бедненькая, как же ты намучилась, так стонала. Эта проклятая авария, чертова Лена… Я Павлова ни в чем не виню. Ядовитых змей надо давить без жалости.