Порок сердца - Соя Антон

Виктория во время всего своего монолога сохраняла каменное спокойствие, чего нельзя сказать о Григории — он то ерзал на стуле и заламывал руки, то начинал сопеть и хмурить брови.

— Да уж. Спасибо я тебе не скажу. Я всегда знал, что не убивал Ким, где-то внутри знал. Верил в это. Но чтобы это сделала она? Это ужасно! Господи, за что ж ты меня так мучаешь?

— Ну ладно, я пойду. Я думаю, тебе надо побыть одному, поговорить с собой по душам. Я, кстати, послала Женю в Коламск, пообщаться с Катей. Восемь лет он просил меня связать его с ней, но я — кремень. Камень у него на душе, ну а раз такое дело — я решила — пусть съездит, может, всем нам легче станет.

— Чего-то мутишь ты опять. — Григорий удивленно и недоверчиво уставился на Викторию. — Вся ваша семейка мутная повылезала опять, как со дна стакана поднялась.

— Значит, так и должно быть. Ты в Бога веришь, а я в судьбу. От судьбы не уйдешь, но можно попробовать. Я пробую. А муть со дна не я подняла. Так что молись, чтобы я ошибалась. Катька и Анька — это наше все.

Виктория встала с табуретки и, уже стоя, допила коньяк, но медлила уходить, как будто хотела еще что-то добавить к сказанному.

Григорий махнул на нее рукой и схватился за голову:

— Да иди уже, и без тебя тошно. Хотя стой. Ты с Женей все это время общалась, а как же Катька? Он чего, не знает, что она его дочь?

— Он знает, чья она, и боится как огня. Будь здоров. Будут новости — позвоню, и ты звони, как соскучишься.

Вика вышла из кухни и позвала дочку.

Как только дверь за гостями закрылась, Григорий сразу бросился к образам и начал истово молиться.

ГЛАВА 6

09.09.2006 15:00

Желание разобраться со своим прошлым быстро угасало. Что здесь можно узнать через столько лет? Люди не могут вспомнить сюжет фильма, который смотрели вчера, или то, что с ними происходило неделю назад, а здесь — история восьмилетней давности. События той поры давно быльем поросли, пустили корни в легендах этого города, срослись и переплелись в сознании людей с другими происшествиями. Сегодня вряд ли кто-то сможет внятно пересказать эту историю, слишком много людей, связанных с теми событиями, ушли с этого света — нет уже родителей, пропал без вести Женя. Нет, нужно завязывать с частными расследованиями, ничего хорошего она здесь не найдет. Жила же она восемь лет без этого города и его стремных жителей и может обойтись без них и дальше. Никого она больше разыскивать не будет, примет лекарство, поспит и поедет в Москву — там муж сходит с ума от волнения за нее, там ее ждет Аня. Все решено. Катя выпила лекарство. Но рассказ Белки никак не давал покоя. События не укладывались в голове в четкую картинку. Не получалось сложить последовательную цепь событий из безумной истории. И самое главное, все это безобразие не увязывалось с Катиным эго, чистоплюйка-память отчаянно сопротивлялась, отторгая грязные эпизоды, хотя некоторые герои событий проступали в сознании все ярче и ярче. Катя вновь отпила воды из стакана, который так и держала в руке после приема лекарства. «Чушь, чушь, чушь! Жуткая ахинея», — пульсировали мысли.

В дверь постучали. Катя вздрогнула от неожиданности и расплескала оставшуюся на дне воду. Поставив стакан на стол, она пошла открывать дверь. На пороге стоял высокий мужик в светлой вельветовой кепке, с некогда красивым, а сейчас обрюзгшим лицом пьющего человека. Стильный бордовый джемпер плотно обхватывал спортивный торс под черным кожаным пиджаком нараспашку. Сильный аромат парфюма не мог перебить алкогольного перегара. Стоило Кате открыть дверь чуть шире, как пришелец упал к ее ногам. Модная кепка упала на пол с опущенной головы, длинные светлые волосы закрыли лицо. Катя испуганно отпрянула:

— Господи, это еще что на мою голову?

Мужчина подполз к ее ногам и попытался их обнять.

— Катя, Катя родная, прости за все. Я видел, как ты зашла в гостиницу, ты стала еще красивее, прости меня.

— Да кто вы такой, наконец? Хватит ползать, ковер протрете. — Катя, никак не ожидавшая такого оборота, опасливо отступила к кровати и села на нее, не зная, что делать дальше.

Мужчина, все так же на коленях, вполз вслед за ней в номер.

— Это я, это я родная, это я во всем виноват. Такой дурак, кретин, как же ты меня простишь, если ты меня даже не узнаешь?

Он подполз к Кате, обнял ее за колени, поднял голову и заглянул ей в глаза. Трехдневная щетина на заплывшем безвольном лице, но глаза те же — голубые глаза самца, теперь полные слез, но потому еще более желанные.