Женщины - Буковски Чарльз

Я взял четного на деньги, и он выиграл на 6 и оплачивался 4,00 долларами. Не густо, но десятка была на победителя. Человек повернулся и посмотрел на Кэтрин.

– У меня было, – сказал он, – сто долларов на победителя.

Кэтрин не ответила. Она начинала понимать. Победители языков не распускают. Боятся, что их прикончат на стоянке.

После четвертого заезда, 22,80 на победителя, он повернулся снова и сообщил Кэтрин:

– Эта у меня тоже была, десять поперек. Она отвернулась:

– У него лицо такое желтое, Хэнк. Ты видел его глаза? Он болен.

– Он болен мечтой. Мы все больны мечтой, потому-то мы и здесь.

– Хэнк, пойдем, а?

– Ладно.

В ту ночь она выпила полбутылки красного вина, хорошего красного вина, и была печальна и тиха. Я знал, что она сопоставляет меня с ипподромным народом и с толпой на боксе – так и есть, я с ними, я один из них. Кэтрин знала: во мне живет что-то нездоровое, – в смысле: здоров тот, кто здорово поступает. Меня же привлекает совсем не то: мне нравится пить, я ленив, у меня нет бога, политики, идей, идеалов. Я пустил корни в ничто; некое небытие, и я его принимаю. Интересной личностью так не станешь. Да я и не хотел быть интересным, это слишком трудно. На самом деле мне хотелось только мягкого, смутного пространства, где можно жить, и чтоб меня не трогали. С другой стороны, напиваясь, я орал, чудил, совершенно отбивался от рук. Тут уж либо одно – либо другое. Мне все равно.

Ебля в ту ночь была очень хороша, но в ту же ночь я Кэтрин и потерял. Что уж тут поделаешь? Я скатился и вытерся простыней, пока она ходила в ванную. Где-то вверху полицейский вертолет кружил над Голливудом.

На следующий вечер зашли в гости Бобби и Вэлери. Недавно они переехали в мой дом и теперь жили через двор от меня. На Бобби была трикотажная рубашка в обтяг. Все всегда сидело на Бобби идеально: брюки хорошо пригнаны и какой надо длины, ботинки правильные, а волосы уложены. Вэлери тоже одевалась мóдово, хоть и не так морочилась. Люди звали их «куколками Барби». Нормальная Вэлери – когда я заставал ее в одиночестве, – она оказывалась умна, очень энергична и дьявольски честна. Бобби тоже был человечнее, когда мы с ним оставались наедине, но стоило возникнуть новой тетке, как он становился очень туп и очевиден. Все свое внимание и слова он целил в эту женщину, будто его присутствие само по себе интересно и восхитительно, но беседа складывалась предсказуемо и скучно. Интересно, как с ним справится Кэтрин.

Они сели. Я развалился в кресле у окна, а Вэлери сидела между Бобби и Кэтрин на тахте. Бобби начал. Он наклонился вперед и, игнорируя Вэлери, весь обратился к Кэтрин.

– Вам нравится Лос-Анджелес? – спросил он.

– Да ничего, – ответила Кэтрин.

– А вы здесь еще надолго?

– На некоторое время.

– Вы из Техаса?

– Да.

– И родители из Техаса?

– Да.

– Там что-нибудь хорошее по телику идет?

– Примерно то же самое.

– У меня дядя в Техасе.

– О.

– Да, он живет в Далласе.

Кэтрин ничего на это не ответила. Затем сказала:

– Извините меня, я пойду сделаю сэндвич. Кто-нибудь чего-нибудь хочет?

Мы ответили, что не хотим. Кэтрин встала и ушла в кухню. Бобби поднялся и пошел следом. Слов не разобрать, но он определенно продолжал задавать вопросы. Вэлери пристально смотрела в пол. Кэтрин и Бобби пробыли в кухне довольно долго. Вдруг Вэлери подняла голову и начала со мною разговаривать. Она говорила очень быстро и нервно.

– Вэлери, – остановил ее я, – нам не нужно разговаривать, нам можно и не говорить.

Она снова опустила голову. Потом я сказал:

– Эй, парни, что-то вы долго. Вы что – полы там натираете?

Бобби засмеялся и ритмично застучал ногой по полу.

Наконец Кэтрин вышла, Бобби – за ней. Кэтрин показала мне свой сэндвич: арахисовое масло на хлебце с ломтиками банана и кунжутными семечками.

– Смотрится неплохо, – сказал я.

Она села и начала есть. Стало тихо. Так некоторое время и оставалось. Затем Бобби произнес:

– Ну, нам, наверное, пора…

Они ушли. Когда закрылась дверь, Кэтрин взглянула на меня и сказала:

– Только ничего не думай, Хэнк. Он просто пытался произвести на меня впечатление.

– С тех пор как я его знаю, он со всеми женщинами так поступает.

Зазвонил телефон. Бобби.

– Эй, дядя, что ты сделал с моей женой?

– А что случилось?

– Она просто сидит и все, у нее полный депрессняк, даже разговаривать не хочет!

– Ничего я с твоей женой не делал.

– Я ничего не понимаю!

– Спокойной ночи, Бобби. Я повесил трубку.

– Это был Бобби, – сообщил я Кэтрин. – Его жена в депрессии.

– В самом деле?

– Кажется, да.

– Ты уверен, что не хочешь сэндвича?

– А ты можешь сделать такой же, как себе?

– Еще бы.

– Тогда съем.

Кэтрин осталась еще на 4 или 5 дней. Мы вступили в такой период месяца, когда ебаться ей было рискованно. Я терпеть не мог резинок. У Кэтрин была какая-то предохранительная пена. Тем временем полиция отыскала мой «фольксваген». Мы поехали туда, куда его загнали. Он был цел и неплохо сохранился, если не считать севшего аккумулятора. Мне его оттащили в голливудский гараж, где все привели в порядок. Попрощавшись напоследок в постели, я отвез Кэтрин в аэропорт на своем синеньком «фольке» ТРВ469.

Отнюдь не счастливый мне выдался день. Мы сидели, особо не разговаривая. Потом объявили ее рейс, и мы поцеловались.

– Эй, все видели, как эта юная девушка целует старика.

– Плевать…

Кэтрин поцеловала меня еще раз.

– Ты на самолет опоздаешь, – сказал я.

– Приезжай ко мне, Хэнк. У меня хороший дом. Я живу одна. Приезжай.

– Приеду.

– Пиши!

– Напишу…

Кэтрин вошла в посадочный тоннель и скрылась.

Я дошел до стоянки, влез в «фольксваген» и подумал: вот что у меня еще осталось. Какого черта, не все потеряно.

Он завелся сразу.

В тот вечер я запил. Без Кэтрин будет нелегко. Я нашел кое-что, ею позабытое: сережки, браслет.

Надо вернуться к пишмашинке, подумал я. Искусство требует дисциплины. За юбками любой козел бегать может. Я пил, думая об этом.

В 2.10 ночи зазвонил телефон. Я допивал последнее пиво.

– Алло?

– Алло. – Женский голос, молодой.

– Да?

– Вы Генри Чинаски?

– Да.

– Моя подруга обожает, как вы пишете. Сегодня у нее день рождения, и я пообещала позвонить вам. Мы так удивились, когда нашли вас в справочнике.

– Я в нем есть.

– Так вот, у нее сегодня день рождения, и я подумала, славно будет, если мы к вам в гости заглянем.

– Ладно.

– Я сказала Арлине, что у вас там, наверное, женщин полно.

– Я затворник.

– Так ничего, если мы подъедем?

Я дал им адрес и объяснил, как найти.

– Только вот еще что. У меня кончилось пиво.

– Мы привезем вам пива. Меня зовут Тэмми.

– Уже третий час.

– Пиво мы найдем. Декольте творит чудеса.

Они приехали через 20 минут с декольте, но без пива.

– Ну, сукин сын! – сказала Арлина. – Раньше всегда нам давал. А сейчас, кажись, обдристался.

– Ну его на хер, – сказала Тэмми. Обе уселись и объявили свой возраст.

– Мне тридцать два, – сказала Арлина.

– Мне двадцать три, – сказала Тэмми.

– Сложите их вместе, – сказал я, – и получусь я.

У Арлины волосы были длинными и черными. Она сидела в кресле у окна, расчесывая их, подправляя лицо, глядя в большое серебряное зеркальце и болтая. Очевидно, на колесах. У Тэмми было почти совершенное тело и свои длинные рыжие волосы. Она тоже втухала по колесам, но не так сильно.

– Это будет стоить тебе сто долларов за жопку, – сказала мне Тэмми.

– Я пас.

Тэмми была крута, как большинство девок чуть за двадцать. Лицо акулье. Я невзлюбил ее сразу же. Они ушли около 3.30, и я лег спать один.

Два утра спустя, в 4 часа, кто-то стал ломиться мне в дверь.

– Кто там?

– Рыжая потаскушка.

Я впустил Тэмми. Она села, и я открыл пару пива.

– У меня изо рта воняет, два зуба сгнили. Нельзя меня целовать.

– Ладно.

Мы поговорили. Вернее, я слушал. Тэмми сидела на спидах. Я слушал и смотрел на ее длинные рыжие волосы, а когда она увлекалась, пялился на ее тело. Оно просто вырывалось из одежды, умоляя, чтоб его выпустили. Она говорила и говорила. Я ее не трогал.

В 6 утра Тэмми дала мне свой адрес и номер телефона.

– Мне пора, – сказала она.

– Я провожу тебя до машины.

У нее был ярко-красный «камаро», совершенно разбитый. Передок вдавлен, один бок вспорот, а стекол вообще нет. Внутри валялись тряпки, рубашки, коробки «клинекса», газеты, пакеты из-под молока, бутылки коки, проволока, веревки, бумажные салфетки, журналы, картонные стаканчики, туфли и гнутые цветные соломинки для коктейлей. Эта масса громоздилась на полу и заваливала сиденья. Только вокруг руля оставалось чуточку свободного места.