Порок сердца - Соя Антон

— Конечно, Светёлкина — лучший психиатр! Все будет ха-ра-шо! — Григорий попытался освободить руку.

Катя неохотно его отпустила и снова обратилась к отражению:

— У меня все лучшее. Муж — лучший, к тому же лучший кардиохирург в городе, дочь — лучшая в классе ученица, квартира теперь — закачаешься, сердце — тоже лучшее… Гриш, а когда я окончательно окрепну, ты расскажешь мне про эту чертову аварию и про то, откуда в богом забытой коламской больнице такие идеальные сердца?

— Дурочка моя, ну ты же знаешь, лучшие сердца всегда были в русской глубинке. И откуда у тебя этот сарказм? До аварии его не было… И вообще ты знаешь, что это — запретная тема. Сорвешь Светёлкиной прогресс! Тебе нельзя никакого негатива! Никакого негатива! — Григорий зевнул во весь рот, лег на кровать, повернулся на бок и закрыл глаза.

Катя забралась под одеяло к мужу и игриво обняла его:

— Все запретное так манит…

— Милая, у меня завтра тяжелая операция. И вставать в шесть. Давай спать. Извини, видишь, я вовсе не так идеален…

— Да, я знаю. — Она явно пародировала назидательный тон своего мужа. — Благодаря ответственности за нас с Анькой, ты смог победить свои депрессияки, любовь к бутылке, поверил в себя и стал выдающимся хирургом. И женился на мне только два года назад, потому что никак не мог развестись с этой таинственной бывшей женой.

Григорий, откинул одеяло и резко сел на кровати:

— Кать, ты хочешь, чтоб я теперь полночи не спал, да? Ты-то от снотворных своих вырубишься через полчаса, а я?

— Что ты, милый, как ты мог подумать такое? Спи, я тебе колыбельную спою. У меня тут откуда ни возьмись в голове испанская колыбельная вылезла — ведь ни слова по-испански не знаю, но почему-то все понимаю.

— Ты сплошной сюрприз, милая. Ну, у кого еще есть такая жена?

— Ладно, подлиза, спи. Только обещай мне, что через год мы съездим в Коламск — навестить моих.

— Господи, твои — все на кладбище, и ты это прекрасно знаешь. Человек ухаживает за могилами и регулярно отчитывается фотографиями. — Григорий встал с постели, забрал подушку и тяжело вздохнул. — Ладно, милая, спокойной ночи. Пойду спать в гостевую.

Катя осталась одна на огромной кровати. Повздыхала немножко, жалуясь сама себе:

— Да, и так всегда. Ничего он мне не расскажет, зануда. Ну и фиг с ним. Буду спать.

Сначала она тихо напевала испанскую колыбельную, а потом заснула.

Наверное, Катя бы очень удивилась, если б услышала, как, тихонечко повздыхав, допевало ее песню старинное трюмо… Но еще больше она бы удивилась, увидев, как деловито и спокойно пересыпает пилюли из одного аптечного пузырька в другой на темной, освещенной одной только полной луной кухне ее любящий супруг.

* * *

Посреди ночи Катя проснулась в полной темноте. Ноги сами понесли ее к любимому трюмо, украшенному резными грифонами и химерами. Катя села в кресло и, не включая света, стала всматриваться в темные очертания зеркала. Неожиданно со стороны зазеркалья зажегся тусклый свет, и она, увидев свое бледное отражение, быстро и нараспев, как молитву, запричитала:

— Я Катя, Катя Дроздецкая…

Она испуганно осеклась, потому что ее отражение совершенно самостоятельно бросило на нее насмешливый взгляд. У женщины от страха похолодели ноги, она хотела позвать на помощь Гришу, но из горла вырвался лишь жалкий всхлип, почти мяуканье. Отражение нагло прыснуло от смеха. Катя оцепенела, не в силах пошевелиться, она даже не могла отвести глаз. Внезапно очень сильно зачесался рубец на груди, она увидела, что у ее ухмыляющегося отражения он стал набухать, наливаться темной венозной кровью. Катя снова попыталась крикнуть, но смогла только раскрыть рот, а синий шрам в зеркале принял форму тонких губ, изогнутых в издевательской усмешке, и наконец раскрылся, высунув неприятный фиолетовый язык. Липкая тошнота покатилась у Кати по горлу. Рубец между тем спрятал язык и изогнулся восьмеркой. Отражение перестало улыбаться, подняло перед собой тонкую руку, которая с тихим всплеском вышла из зеркала и потянулась к Кате.

— Верни мое сердце! — произнес гулкий загробный бас.

От ужаса к Кате вернулся голос, она дико вскрикнула и наконец-то проснулась по-настоящему. В груди бешено колотилось, но она мгновенно успокоилась, — это был ее очередной знакомый кошмар. Последние пять лет он с разными вариациями посещал ее приблизительно раз в неделю. Какие препараты ни назначала бы Светёлкина, все они имели общее побочное действие в виде этого кошмара. Однако ужасная восьмерка явилась первый раз. Катя со вздохом перевернулась на другой бок, прижала ладошкой шрам между грудей и забылась до утра черным пустым сном.