Акушер-Ха! Вторая (и последняя) - Соломатина Татьяна Юрьевна

Муж с пола исчез – я краем глаза отметила, пока отсос включала. Родили мы. Младенчик порозовел, баба уже счастливым басом про уси-пуси стала что-то щебетать (вы можете представить себе такой вот текст: «Ой зез ты моя клохотулецька, мамин кот, ыгы-гы-гы-гы-ы-ы, моё солныско, ыгы-гы-гы-гы-ы-ы-ы, сястя мамина-а-а-а…» – хорошим таким могучим басом? Раневская бы обзавидовалась).

– Ыгы-гыгыгыгы-ы-ы-ы, клохотулецька… – И оттуда, сверху, в промежность пытается заглянуть через возвышающееся, хотя и слегка опавшее пузо, – а где нас папоцька? Кто зе нам пуповину пелелезет?

– Я! – рявкнула акушерка. И, правда, перерезала.

– А где этот мудак?! – взревела наша баба. Да так, что у нас чуть окна не повылетали, а биксы ещё с полчаса звенели. – Какого я его сюда потащила?! Сам же хотел пуповину перерезать, козё-о-ол!!!

– Ну, знаешь! – все хором сказали ей мы. – Тут или за тобой с младенцем, или за ним следить.

У бабы настроение немного ухудшилось, но когда ей пупса на живот положили, она про мужа и забыла. Ненадолго.

В общем, пока суть да дело, послед отошёл, родовые пути осмотрели – она охала-ахала, на каталку переложили, в кровать отвезли, обработанного укутанного хорошенького поросёночка рядом подложили – про мужа никто и не вспоминал. Но тут наша санитарка и говорит:

– Девки, а и правда, где её мудак? Я в приёмное сбегала, думала, воздухом подышать отполз – так нет его там.

Бегали-бегали, спрашивали-спрашивали. Нет мужичонки. Как сквозь землю…

Через час менты привезли. Как есть – в пижаме, в халате, в шапочке, в маске, и в обрывках целлофановых бахил на моющихся тапочках.

– Вот, – говорят нам. – Остановили гражданина. Странный уж очень на вид. Шёл, не разбирая дороги, как Андрей Миронов в «Бриллиантовой руке» по волнорезу. Документы попросили предъявить – нет документов. Принюхались – не пьяный. Судя по зрачкам – не обколотый. Но неконтактный. Хотели в психушку свезти. А он вдруг как запищит: «Не дуйся, не дуйся! Дыши! Дыши пока. Слышишь, Света? Света, не дуйся! Пока не дуйся. Будешь дуться, когда скажем! Света! Дыши! Во-о-от та-а-к, на бочок, а теперь ножки… Не дуйся, дура!.. Ножки сюда-а-а, ручками за эти шту-у-чки… Ой, все вы говорите, что больше никогда…» – ну, мы так прикинули, что от вас сбежал. Тут поблизости Светам дуться больше негде.

Хорошие мужичку менты попались. Да и баба неплохая. Разок-другой прошлась по нему матерно, он в себя и пришёл. И хорошо. Не то мы уже сами хотели в психиатрическую звонить.

Поклялся ей всем на свете, что во второй раз обязательно пуповину перережет.

Потом даже всей смене цветы принёс, извинения и шампанское. И тихо-тихо сказал, что, во-первых, ничего не помнит с того момента, как «в ту комнату пошли» до того момента «как снова здесь оказался», и что, во-вторых: БОЛЬШЕ НИКОГДА!

Мы так и не поняли, что именно он имел в виду?

А у нас сегодня кошка родила вчера песцов

Когда я была тем, кем я была, а не тем, кем я сейчас являюсь, хотя радиоведущие, модераторы встреч с читателями и журналисты путаются в показаниях, называя меня нынче то врачом, то писателем, то Рублёвской женой, хотя я замужем за мужчиной по фамилии Соломатин, я работала, а не торговала текстами и лицом. А было это давным-давно (последнее словосочетание написано для удовлетворения моих садистских наклонностей). То есть тогда, когда вода была чище и мокрее, снег в России – белее и ликвидировался при помощи дворника и лопаты куда эффективнее, чем нынче при колоссальных затратах бюджета на коммунальные службы, снегоуборочную технику и предновогодний шопинг жён городских чиновников.

И вот однажды отправили меня в ссылку в женскую консультацию.

Тут я должна пояснить, что у врачей существуют свои внутрикорпоративные разборки, свой внутрикастовый снобизм, если честно, врачи противные гордецы, и чем стационарнее врач, тем противней. Особенно если он – представитель хирургической специальности.

Всех ещё как-то периодически ротировали, а я по жизни везунчик, потому из родзальных и операционных боевых действий практически не вылезала. Это же подумайте сами, как прекрасно: не знать, когда тебя поднимут с постели, понятия не иметь, на что ты сейчас напорешься в приёмном и какую реакцию на схватки выдаст эта часом прежде сдержанная леди. И какой же это ужас – отсидеть на приёме и припереться домой в пять часов вечера. И? Что там дома делать? Ужин семейный готовить? Пылесосить? Телевизор смотреть и книжку читать? Фи! Другое дело, уже плетясь на трясущихся полусогнутых к стоянке, услышать вопль догоняющей тебя санитарки: