Жизнь удалась - Рубанов Андрей

– Конечно. Что, не похож?

– Нет. Я – другой. То есть был другой…

– Какой?

– Совершенно другой! Нормальный! Этот – какой-то… дурак дураком… Что за взгляд, у меня никогда не было такого взгляда, похотливо-вороватого! Плечи сгорблены, сутулится… Уши торчат. Явно не я. Этот – нелепый какой-то, странный, весь перекошенный… Одежда висит, как на вешалке. Пиджак мой, да. И галстук. И телефон узнаю, мой телефон, спорить не буду… Но сам человек – не я, безусловно. Это похоже на трехмерную карикатуру на настоящего меня.

– И тем не менее это ты и есть. Ответь, помнишь ли ты момент, когда тебе впервые довелось услышать собственный голос, записанный на магнитофонную ленту?

– Конечно, – сказал Матвей. – Еще в детстве. От отца остался старый катушечный магнитофон. Я себя и записал. Из любопытства. Потом хохотал до упаду…

– Еще бы. Человек своего голоса не слышит. Звуки доносятся до его ушей искаженными, резонирующими внутри черепной коробки. Услышав однажды настоящий тембр и тон звуков, издаваемых твоими связками, ты испытал маленький кризис самоидентификации. И посмеялся над собой. Ты думал, что говоришь басом, оказалось – тенором. Здесь – абсолютно тот же эффект. Сейчас ты наблюдаешь самого себя без каких-либо помех. Твои впечатления не искажены реальной действительностью, потому что ее нет. Полюбуйся на себя натурального, подлинного. Насладись ощущением окончательно адекватной самооценки. К сожалению, она никогда никем не достигается при жизни.

– Неужели я был таким?

– А ты думал, что ты более внушительный? Солидный? Спокойный? Ты надеялся, что ты красив? Сексуален? Изящен? Элегантен? Хорошо одет? Крепок, ловок и уверен в себе? Считал себя приятным, вальяжным и обаятельным? Думал, что ты всегда весел и улыбчив, и на твоем лице, обветренном и суровом, явлена печать тонкого ума? Что твои губы изогнуты в сардонической усмешке? Что твоя голова посажена гордо, а в глазах сияет мысль, острая, как бритва? Ты думал, что смотришься победителем, излучаешь энергию успеха, твои жесты свободны и раскованны, походка легка и стремительна? Убедись, каков ты был на самом деле. Разве ты не безобразен?

– Этого не может быть. Я же видел себя со стороны.

– Где?

– В зеркале! И на видеопленке…

– Все зеркала искажают то, что отражают. А видео– и кинопленка – тем более. Стопроцентно подлинным бывает только взгляд мертвого человека на себя живого. Он выявляет конечную истину. В этом его мука и один из самых страшных страхов на всяком Страшном суде… А про зеркала ты вообще зря. Всякий мужчина, подходя к зеркалу, заранее приосанивается, расправляет плечи и имитирует взгляд сокрушителя миров. Супермена. Оставшись таким в собственной памяти, он отворачивается и становится самим собой…

– Если бы я был таким напыщенным кретином, кто-нибудь из близких людей наверняка сказал бы мне об этом.

– Сказал бы? Какими, например, словами?

– Ну не знаю… «Веди себя естественно». «Будь проще». «Ты смотришься ненатурально».

– А может быть, тебе такое неоднократно говорили? Но ты сразу забывал? Может быть, сказать такое было некому? Может быть, ты удалил от себя всех, кто был готов сказать тебе это? Может быть, ты вел себя так, что никто из твоих близких просто не посмел ни разу сказать тебе, что ты безобразен?

Матвей понял, что не хочет ничего отвечать. Его переполнял стыд. Потрясенный, он смотрел на самого себя, находясь как бы совсем рядом, в каких-нибудь пяти метрах, и видел несуразного субъекта с незначительной физиономией начинающего притоносодержателя. Напряженный и бледный, субъект двигался поспешно, опустив голову и подергивая тощеватыми острыми плечами; какая-либо гармония в облике отсутствовала напрочь, не говоря уже об одежде. Дорогие часы болтались на тонком волосатом запястье, галстук – неуместно яркий – сбился набок. На желтых ладонях хорошо различались мельчайшие капельки пота. Ногти были обкусаны. Вот субъект вытащил из пачки сигарету, хищно прикусил мундштук и закурил. Глубоко затянувшись, он постоял несколько секунд с бессмысленным выражением лица, затем шмыгнул носом, кашлянул, сплюнул, шумно почесал красную шею с пламенеющими на ней, пониже кадыка, двумя крупными прыщами, и засеменил к своему автомобилю – столь же аляповатому, как его владелец. В глазах субъекта, под припухшими от недосыпания серыми, с примесью фиолетового, веками, плескалась смесь дурных подозрений и неблагородных забот. Подбородочек то вздергивался высоко вверх, как бы в мгновенном припадке гордости, то отвисал безвольно, когда субъект снова и снова задумывался о чем-то, что его беспокоило.