Обреченный убивать - Гладкий Виталий Дмитриевич

А что это у нее может получиться, я знал точно – иногда гюрзе удается вонзить зубы в руку даже опытного змеелова, проткнув ими свою нижнюю челюсть.

Тут уж я прямо-таки озверел. Заорав, как полоумный, я зажал змею между коленями и попытался достать нож.

Ага, как бы не так! Эта шипящая тварь будто ждала моей промашки: изогнувшись дугой, она резким движением вырвала хвост и оплела левую руку.

Да-а, это был танец… Со связанными руками и диким мандражем в коленках. Вытащить нож я уже не мог ни под каким соусом. Что же тогда, зубами ей голову отгрызть?

Представляю эту картину…

Но выход искать нужно было, и срочно – я чувствовал, как слабею с каждой минутой нашей дикой пляски. Змея тоже была не та, что в начале схватки, однако ждать, кто быстрее выдохнется, я просто не имел права.

Поджимало время, да и самолюбие взыграло – это же надо, какая-то ползучая гнусная тварь, сарделька бракованная, мать ее, намеревается сделать мне (Волкодаву!) маленькую глупость, от которой бывает большая порча крови.

Вне себя от злости, я исхитрился достать пистолет и, едва не засунув глушитель в пасть змеи, нажал на спусковой крючок. Конечно, на это ушло гораздо больше времени, нежели на достаточно краткий пересказ такого, столь немаловажного, события.

Но, как бы там ни было, немного отдышавшись и успокоив расшалившиеся нервы, я сунул обезглавленную гюрзу в РД и со скоростью, на которую только был способен, рванул в сторону гор, подальше от злосчастной каменной россыпи.

Когда через час с хвостиком опять появился вертолет и снова завис над моим бывшим убежищем, я уже лежал в удобной норке среди колючих кустарников, рассеянных островками до самого предгорья.

Мне было глубоко наплевать, чем там занимается спецназ "противника" и когда он удалится с глаз долой: насадив на прутик кусочки выпотрошенной гюрзы, я готовил на костерке из сухого горючего умопомрачительной вкусности шашлык…

Покемарил я отменно. Просыпался только два раза: по нужде и чтобы доесть остатки змеиного мяса.

Теперь я гюрзу почти любил – мой луженый желудок блаженствовал, а в измученных мышцах появилась несколько подрастраченная в песках сила. Как, оказывается, мало человеку нужно для полного счастья…

Вышел в путь я, когда уже стемнело. По предварительной прикидке рассвет должен застать меня в горах, где легко укрыться от наблюдателей "противника". Но для этого нужно было хорошо попотеть.

Если честно, то я немного перестраховался. Можно было выйти на маршрут и раньше, как только начало сереть.

Однако недооценка "противника", эдакое шапкозакидательство, свойственна только новичкам в нашей профессии. Уж я-то знал, что разведывательно-диверсионная подготовка у соседей поставлена добротно.

Особенно смущало меня какое-то удивительное спокойствие, тишь и благодать, царившие в пустыне. Если и впрямь я остался один из всех вышедших на задание, то по идее группы захвата "противника" уже должны заглядывать под любой подозрительный кустик, обнюхивать каждый камень, а вертолеты – роиться над барханами словно зеленые мухи над кучей навоза.

Заметили мои следы и вычислили точное направление? Сомневаюсь.

Во-первых, после выступления воздушного болтунчика я изменил маршрут, взял далеко вправо, чтобы выйти не на покрытый жиденьким подлеском каменистый лоб, а в ущелье, по дну которого бежал неглубокий, но быстрый ручей.

А во-вторых, ямки от ступней я маскировал импровизированной волокушей, сооруженной из плащпалатки, сухих веток и тонкой, но прочной веревки с крюком на конце. К тому же все усиливающийся ветер и вовсе загладил даже вблизи слабо различимые бороздки от волокуши.

Короче говоря, я шел, а на душе скребли кошки. Какое-то скверное чувство не давало мне ни минуты покоя, даже когда временами срывался на бег, особенно на каменных языках, все чаще встречающихся на пути…

…Ах, мать честная! Ну ведь чуял (да не просто чуял – был уверен!), что заданьице-то наше с душком, с подвохом, да еще каким. И если я выживу, то клянусь своей башкой – ничего более ценного у меня отродясь не бывало, – тому, кто выкинул со мной такой фортель, не поздоровится.

Ну, ладно, мысли мыслями – дурак думой богатеет, – а пока я лежал, скукожившись, в неглубокой промоине на достаточно пологом склоне, поросшем чертте чем, с дыркой в левом предплечье и совершенно призрачными шансами на жизнь.

В боевой обстановке подобный поворот событий был бы делом само собой разумеющимся, о котором и трепаться особо нечего. Но при выполнении такого, практически обыденного, задания, когда вокруг, по идее, все свои, получить пулю за здорово живешь – ни хрена себе номер.